оттянуть его на неопределенное время. В конце концов она добилась того, что Баярма тихо возненавидела ее. Что еще оставалось делать бедной женщине, искренне недоумевающей, почему она недостойна простого женского счастья? Возраст? Но она знала много семей, в которых жены были так же, как и она, старше своих мужей. Находясь в положении вечной невесты, она все же старалась сохранить выдержку и терпение. Более того, она делала все для того, чтобы доказать «эгоистичной мамуле», а заодно и себе, что давно уже заслужила право на дорогого ее сердцу Мунко и не собирается его никому уступать. Иной раз у нее опускались руки от безысходности, тогда она шла к гадалкам и колдуньям, которые чаще всего оказывались обыкновенными аферистками. Однажды ей чуть не повезло. Из Монголии приехала очень сильная молодая шаманка, вызвав переполох среди женщин города. С большим трудом Баярма попала к ней на прием, но, закончив камлание, шаманка устало призналась, что столкнулась с редким в ее практике случаем: кто-то, гораздо сильнее ее, наглухо заблокировал информацию о Мунко и его будущем.
Разумеется, это был Бамуугомбожав Баабай.
Раньше Мунко довольно скептически относился к откровениям Доржи Дугаровича и даже старался забыть их, но после случая с работягами в тайге и повторного выхода из себя при внетелесной стычке с Дамби он не на шутку встревожился. По правде говоря, проявление необычных способностей не очень-то радовало его, скорее, пугало. Он прекрасно помнил, каких усилий стоило ему
Заметив, что Мунко в последнее время сам не свой, Баярма решила посоветоваться с Гармахой. Он заверил ее, что дела у них идут вроде бы неплохо. Правда, и ему показалось, что друг стал несколько замкнутым, странноватым и рассеянным. К примеру, стал ошибаться при подсчете денег, чего раньше за ним никогда не замечалось.
— Устал, наверное, — подытожил он свои наблюдения. — Съездили бы вы куда-нибудь, отдохнули. Вон, какая жара стоит уже почти месяц. А после вас и я бы на Байкал рванул!
Они бы с удовольствием последовали его совету, но в тот же вечер позвонили из деревни и сообщили, что через два дня состоится обоо.
Мунко был на обоо всего раз, и то в далеком детстве. В памяти остался яркий праздник, на который собрались жители не только их улуса, но и других окрестных поселений и заимок. При Советской власти любые религиозные обряды осуждались, и от его земляков требовалось изрядное мужество, чтобы соблюдать свои традиции. Что касается его, то переехав с матерью в город, они как бы перепоручили своим ближайшим родственникам молиться и делать за них подношения эжинам на обоо. Маму это вполне устраивало, не говоря уже о Мунко, который относился к этому обряду как к красочному этнографическому представлению, даже не пытаясь вникнуть в его глубинный смысл. Он считал его причудливой смесью буддизма и языческих воззрений.
Собираясь на обоо, он, к своему стыду, чуть не забыл в суете приобрести Хи-морин[79]. «Что поделаешь, не один я такой. Нашему поколению трудно пустить корни на асфальте».
Сто двадцать километров — не расстояние, и вскоре автобус подъехал к остановке, на которой было написано название его деревни. Он не был здесь уже много лет, все как-то недосуг, а встречи и общение с родственниками происходили в городе. Выйдя на шоссе, он огляделся, его взору предстала сильно изменившаяся панорама родных мест. Некогда маленький, чуть более сотни дворов, улус значительно разросся. Посреди него виднелись довольно большой стадион, современная школа, а на окраине вырос целый микрорайон, который, как и положено, выделялся добротностью двухэтажных особняков в сравнении со старой частью, состоящей в основном из небольших непритязательных домов. И только отроги Хамар Дабана по-прежнему темнели вдали, оберегая от невзгод прилегающую к ним долину и всех ее жителей, независимо от уровня их благосостояния и успеха в жизни.
Добравшись до дома Цырмы-хээтэй, Мунко обнаружил, что она, не дождавшись его, уже уехала на обоо. Это подтвердила и соседка, которая вышла на неистовый лай своей собаки, взахлеб оповещавшей округу о появлении незнакомца.
— Не успел ты, парень, — огорченно сказала она, понимая, что он только что приехал из города. — Цырма совсем недавно уехала на машине Очир-абагая. Теперь для тебя, парень, главное — не опоздать к началу обряда, — посетовала она. — Путь неблизкий, а ты, я вижу, пешком.
— А во сколько должен начаться обряд? — спросил Мунко.
— В одиннадцать.
Он взглянул на часы — оставалось еще минут сорок. Поблагодарив заботливую женщину, он пошел прочь быстрым шагом. Вскоре он выбрался из деревни, вышел на проселочную дорогу. Он особо не беспокоился, что может опоздать, надеясь, что какая-нибудь из машин, во множестве ехавших в попутном направлении, подберет его. Но, увы, довольно быстро он убедился, что это бесполезно — все они были переполнены людьми, которые также спешили на обоо.
По дороге он настраивал себя на благочестивые помыслы, соответствующие обряду. Сорок минут пролетели незаметно, а он одолел лишь половину пути. Утреннее солнце нещадно палило. «Так вот она какая, дорога к храму, — уже поднимаясь по склону холма, думал Мунко. — Верно говорят, что прежде чем удостоиться благодати, нужно изрядно попотеть». Рассуждая таким образом, он в какой-то момент неожиданно понял, что ему нет никакой необходимости торопиться, потому что
— Ну ладно, — сказала она. — Главное, ты здесь, и даже не опоздал. А мы ведь лам ждем, что-то их нет, — объяснила она причину задержки обряда.
Наконец, привезли трех лам. Они сели в центре обширного людского полукольца и принялись нараспев читать мантры, сопровождая их звоном буддийских литавр и звуками музыкальных инструментов, похожих на гигантские морские ракушки. Волнообразно растекаясь по близлежащему пространству, благопожелания проникали в сознание сидящих вокруг людей и, многократно усилившись, по острому шпилю субургана плавно устремлялись ввысь, как своеобразное коллективное послание от всех, кто принимал участие в этом очистительном и просветляющем ритуале.
Обряд длился довольно долго, но никто, даже совсем маленькие дети, не выказывал усталости. Когда же он достиг своей кульминации, его духовная энергетика была настолько ощутима, что казалось, еще мгновение — и вся вершина холма вместе со стариками, сосредоточенно перебирающими четки, их многочисленной родней, внуками и правнуками, также плавно устремится к небу, вслед за их сокровенными просьбами, чаяниями и надеждами.
— Болтогой, болтогой[80], — повторяли все хором время от времени за ламами, одобряя высказываемые ими благопожелания. В завершение обряда люди непрерывным живым потоком по ходу часовой стрелки несколько раз совершили традиционное гороо[81], преподнося божествам-покровителям местности символические дары — конфеты, печенье, другие лакомства и разбрызгивая в разные стороны принесенное с собою молоко.
Совершая со всеми гороо, Мунко чувствовал, что шаг за шагом всеобщее воодушевление стало передаваться и ему. Он снова, как в детстве, ощутил атмосферу праздника.
Цырма-хээтэй, будучи женщиной очень набожной, была твердо убеждена в том, что причиной всех
