неприятностей, возникающих у людей в жизни, является неверие, причем чаще всего, оголтелое. Она была также убеждена в том, что чем раньше человек осознает это, тем легче ему будет исправить возникшие у него неприятности, а значит, и свою судьбу в целом. Она всегда переживала за Мунко, жалела его и сейчас искренне радовалась тому, что ее непутевый в духовном смысле племянник наконец-то начинает обретать веру. Поэтому она живо откликнулась на решение Мунко поклониться своему родовому месту, то есть побывать на тоонто. Единственным из родни, кто помнил, где и при каких обстоятельствах появился на свет Мунко, был Санжи-нагасай, но он приболел. Тем не менее, когда тетушка Цырма и Мунко обратились к нему с просьбой, он пообещал, что ради такого дела найдет в себе силы и обязательно поедет с ними на поиски утраченного тоонто. Ехать решили на следующий день. Мунко пошел навестить кого-нибудь из своих знакомых, которых давно не видел. Но ни Баторки, ни Цырена не оказалось дома. Их жены сказали, что они, окаянные, наверное, уехали на аршан продолжать праздник.
Узнав об этом, Мунко не стал особо печалиться, потому что местность Хугсурга, где раньше обитали его предки, располагалась недалеко от аршана. Стало быть, если завтра его приятели все еще будут там, он с ними наверняка встретится. А тетушка Цырма, радуясь приезду племянника, окружила его такой заботой, что после сытного ужина ему хотелось только одного — быстрее завалиться в постель. Надо ли говорить о том, что Мунко выспался на славу, а энергичная тетушка успела за это время приготовить почти все, что было необходимо для совершения обряда на его тоонто. Вечером пригласили соседа, который забил жертвенного барана, Цырма-хээтэй с помощью внучек почистила и промыла внутренности, сплела косички оремога, сварила кровяную колбасу. Утром, когда Мунко только проснулся, она уже была занята тем, что варила свеженину на летней кухне.
После обильного завтрака, который незаметно перешел в такой же изобильный обед, полуденная жара все же сморила неугомонную Цырму-хээтэй, и она, глядя на разомлевших Мунко и внучек, предложила всем немного вздремнуть — благо, в доме было свежо и прохладно.
В назначенный час под окнами раздался требовательный автомобильный гудок — это подъехал Очир-абагай на своем видавшем виды уазике. Хорошо отдохнувшие тетушка и Мунко быстро загрузили в машину продукты, посуду, даже несколько поленьев и, заехав за Санжи-нагасаем, отправились в Хугсургу.
Как известно, проселочные дороги имеют обыкновение внезапно расходиться, обрываться, затем вновь сходиться и, пересекаясь, запутывают непосвященного так, что ему нужно иметь крепкие нервы, чтобы не направить своего железного коня в совершенно непонятном направлении. Но Очир-абагай прекрасно разбирался в хитросплетениях местного дорожного кроссворда и уверенно петлял по пыльным разбитым колдобинам. Наконец, у мостика через ручей, не доезжая до аршана, Санжи-нагасай попросил остановиться у очередной развилки.
— Где-то здесь, — не очень уверенно сказал он. — Давайте выйдем, посмотрим. Здесь должна быть небольшая березовая рощица.
Проплутав по каждому из ответвлений дороги, они не нашли никакой березовой рощицы. Мунко подумал, что ее, наверное, давно уже вырубили. Устав безрезультатно ходить туда-сюда, все снова сели в машину и решили на медленной скорости внимательно осмотреть окрестности. На этот раз им все-таки повезло.
— Вот, вот она! — радостно вскричал Санжи-нагасай, указывая на еле заметную, почти заросшую тропу, которая уходила вправо от развилки, ближе к горам. — Как же я, старый, мог забыть! — огорченно корил он себя. — Мы ведь раньше именно по этой тропе на лошадях и телегах ездили.
Вскоре их взору открылся березовый лес, которого не было видно из-за сосняка, когда они совсем недавно бродили ниже по лощине.
— Ну конечно, какая же это рощица, — сконфуженно оправдывался Санжи-нагасай. — Столько ведь лет прошло. Да, теперь это настоящий лес. Вот здесь, — уже с полной уверенностью сказал он, когда они проезжали мимо причудливой березы с тремя переплетенными стволами. — Помню, отец всегда говорил, что эта береза — наш родовой оберег. Смотрите, — с радостным волнением показал он на трухлявый покосившийся столб. — Даже сэргэ[82] сохранилось. Наша летняя стоянка была здесь, — очень довольный, сказал он, подводя итог успешно завершившимся поискам.
«Трехствольная береза, — так это и есть та самая береза, троекратно смотрящая вверх! — подивился Мунко, вспоминая встречу с шаманом. — А ведь Доржи Дугарович
…Воодушевленные, они принялись выгружать все, что привезли с собой для ритуала поклонения и, поскольку Очир-абагай спешил куда-то по своим делам, договорились, что к вечеру, как только освободится, он заедет за ними. Развели костер. Прежде всего Санжи-нагасай обошел Цырму-хээтэй и племянника, ритуально очищая их благовонием ая-ганги, дымившейся в чашечке, и побрызгал сэржэм[83]. А тетушка Цырма расстелила скатерть на земле и расставила тарелки с жертвенными угощениями, предназначенными онгонам — духам предков. На почетном месте, в центре, она расположила тоолэй — отваренную баранью голову. На других тарелках она разложила остальные кушанья из баранины — кровяную колбасу, хошхоног, оремог, а также лепешки, печенье и сладости.
Она еще в деревне постаралась, чтобы Мунко понял важность предстоящего обряда, и разъяснила его тонкости и особенности.
— Самое главное, — назидательно говорила она ему, — надо настроить себя так, чтобы онгоны услышали тебя. Тогда ты добьешься благорасположения и покровительства духов предков, и тебе будет сопутствовать удача. От их отношения к тебе зависит очень многое.
Следуя наставлениям тетушки, Мунко решил не просто повторять то, что будут делать его близкие, но совершать все с подлинным благоговением.
Ритуал начался с того, что они, также как и на обоо, несколько раз обошли вокруг трехствольной березы, произнося благопожелания и призывания, щедро разбрасывая по сторонам кусочки подношений и окропляя землю молоком. Затем они сели на полянку напротив березы, там, где были разложены их дары, и стали молиться, обращаясь к духам предков.
— О-хурэй, о-хурэй, — проникновенно повторяли они, держа на вытянутых руках тарелки с угощениями, плавно вращая их кругообразными движениями. Эти призывы негромко раздавались над залитой солнцем полянкой, которая радостно ожила от людских голосов и благодарно зашелестела в ответ своими сочными травами, словно прощая десятилетия незаслуженного забвения. После этого ни поели сами и сложили на краю полянки небольшую пирамидальную кучку из крупных камней, собранных неподалеку.
— Когда приедешь сюда в следующий раз, не забудь положить еще несколько камней, — наставлял племянника Санжи-нагасай. — Делай так всегда, духи и божества очень ценят знаки уважения.
В конце обряда Санжи-нагасай подошел к березе, ласково погладил ее и повязал на один из стволов приготовленный заранее хадак.
— Теперь ты знаешь, где твое тоонто, — сказал он, обращаясь к Мунко. — Здесь зарыта твоя пуповина, и ты обязан почитать это место.
Просветленные, они стали собираться в обратную дорогу. Мунко хотел было выбросить пакет с бумагой, банками и прочим мусором под ближайший куст, но тетушка Цырма, испуганно замахав руками, остановила его. На ее простодушном лице отразилось неподдельное недоумение.
— Не вздумай оставлять это здесь! Мы что, варвары какие, чтобы после себя не прибраться! Дома ты разве в подъезд мусор выбрасываешь? — спросила она у племянника и, заметив какую-то бумажку, аккуратно положила ее в пакет. Затем она взяла остатки печенья, конфет, очистив их от оберток, кусочки кровяной колбасы и оремога и бережно разложила все это на одном из разветвлений березы.
— Птички склюют, — пояснила она.
И действительно, через мгновение прилетела какая-то диковинная птица. Подобно человеку, вначале она поклевала мясное, а затем перешла на сладкое. Прежде чем улететь, она внимательно посмотрела на людей, прощебетала что-то на прощание, словно поблагодарив их за угощение, и полетела прочь.
— О! Какой хороший знак! — дружно порадовались Цырма-хээтэй и Санжи-нагасай, с благоговением
