пустячных причин кровь самих монголов, пролитая ими же. Самое страшное то, что происходит это в окружении старинных и новых врагов, таких, как могучие татары, дерзкие и неуловимые близостью к таежным долинам Баргуджин-Тукума мэргэды, не дремлют за белой стеной чжурджени, захватившие весь север Китая и киданей, никогда не прочь отхватить плохо лежащий кусок коварный братоубийца Тогорил — хан хэрэйдов, опасны и сильны найманы.
Мне было обидно и страшно осознать, что опасность всеобщего раскола понимает только один человек — Есугей-хиян, что другие родовитые нойоны не разделяют его опасений и боятся усиления его хиянов и новых борджигинов. Мне иногда приходила в голову дерзкая и неосуществимая мысль — возглавить наш несчастный род задаранов и уйти от проклятого прошлого в новые борджигины… Но я был слишком для этого молод, в полной силе был мой отец, который, а я это твердо знал, никогда и никому не отдаст по собственной воле свою власть над родом.
Однажды осенью, в середине белой луны, мой отец по какой-то надобности поехал в гости к стоявшим на Ононе тайджиутам. В числе сопровождающих воинов он взял и нас с Тайчаром. Курень, стоявший на высоком обрывистом берегу реки, был по случаю нового года полон гостей. В установленных специальных юртах располагалось множество приезжих, среди которых можно было встретить потомков ханов Хабула и Амбагая, издали узнаваемых по нарядной одежде, хорошим куякам и вооружению, а также по независимому и гордому виду. Мне лично очень повезло, так как приехали погостить из располагавшегося поблизости куреня и многие новые борджигины, или, как теперь их называли, хияны. Я горел желанием хоть издали посмотреть на Есугея-батора, что удалось мне только на третий день, когда я из случайно услышанного разговора взрослых узнал, что Есугей-хиян прибыл со своей юртой, которую поставил недалеко от юрт самого Таргутай-нойона, и поспешил туда. И вот, толкаясь среди подгулявших гостей, хозяев, без устали носившихся между большими кострами и юртами домашних слуг и нукеров охраны, я почти вплотную столкнулся с этим знаменитым человеком. У столбовой коновязи за юртами нойонов вокруг привязанных скакунов толпились нарядные и знатные люди. Их было около двух десятков, и сначала было трудно определить, который из них Есугей-хиян. Но вскоре я заметил толстого тайджиута, который ночевал когда-то зимой вместе с нашим отрядом. Таргутай стоял напротив высокого человека, по всей видимости, военачальника, и что-то обстоятельно ему разъяснял, то и дело показывая на одного из привязанных скакунов.
— Брат Есугей, обрати внимание на его ноздри, — говорил толстяк. — Они мягкие и способны широко раскрываться навстречу ветру. Он непременно придет первым, надо ставить на него.
— Вижу, Таргутай, вижу, что он очень хорош, — ответил ему Есугей густым, низким голосом, который, несмотря на то, что говорил он без особого напряжения, перекрыл весь галдеж собравшихся сайтов. — Но у него не такая широкая и крепкая грудь и ноги недостаточно сухие, как у того солового с белой отметиной бегунца.
— Не знаю, не знаю, — недовольно произнес Таргутай, потом отвернулся и шумно сморкнулся. — Ты как хочешь, а я ставлю на него.
Тут я почувствовал, как запястье правой руки сильно сжала сзади чья-то крепкая рука.
— Ты кто? — услышал я требовательный голос и подумал, что подошел кто-то из караульных нукеров.
Однако, когда я повернулся, то вплотную, лоб в лоб, столкнулся с мальчиком одного со мною роста. Из-под рысьего малгая прямо на меня в упор смотрели, не мигая, серые глаза. Взгляд был чуть прищурен, коричневые вразлет брови нахмурены. «Кто-то из борджигинов», — пронеслось в мозгу.
— Я Джамуха из рода задаранов, — стараясь не моргать, ответил я и освободил руку.
— Тут внизу есть замерзшая протока. Мы собираемся туда поиграть в кости до начала скачек. Пойдешь с нами? — требовательный и упорный взгляд серых с синеватым обводом глаз смягчился.
— Мы — это кто? — спросил я.
— Мы — это сыновья вон тех нойонов, новые борджигины и тайджиуты.
— Я же из рода задаранов… — начал было я готовить отказ, тем более отец просил меня быть осторожным и не задираться с детьми тайджиутов, а игра в кости очень часто у мальчиков превращалась в драку, но этот незнакомец договорить не дал.
— Достоинство человека не всегда зависит от его происхождения, оно всецело зависит от его личных качеств, — не терпящим возражения тоном сказал мальчик. — Я здесь в гостях, а будем играть с хозяевами. Мне непременно нужен напарник не из числа тайджиутов. Будешь моим напарником?
— Может быть, и соглашусь. Только мне скажи, кто тебе сказал о достоинствах человека?
— Так нас учит мой отец, Есугей-батор.
— Значит ты его сын, монгол-дарлекин, монгол-нирун, монгол-борджигин и монгол-хиян?
— Да. Для задарана ты задаешь слишком много вопросов. Ты хочешь показать, что много знаешь, или перед тем, как на что-то решиться, долго думаешь?
— Я думать уже перестал и согласен быть твоим напарником.
— Меня зовут Темуджин.
— Меня зовут Джамуха.
— Все. Пошли, Джамуха, на протоку, — и Темуджин, быстро повернувшись, стал выходить из толпы разнаряженных людей.
В кустах у берега Онона на льду замерзшей протоки нас собралось около десятка мальчишек. Дети тайджиутских нойонов, узнав, что я из рода задаранов, попытались не пустить меня в игру и стали брезгливо отворачиваться, но мой новый знакомый, заявив, что он вправе сам выбирать себе напарника, настоял на своем. Сначала мы разыграли бабки, так как у нас с Темуджином их не было. Получив каждый по кучке костяшек, мы разбились на группы по четыре человека и стали играть пара против пары. Во время игры Темуджин отчаянно заспорил с одним нойончиком, обвиняя того в нарушении правил. Парень в ответ горячо, брызгая слюной, доказывал свою правоту. Вот прозвучали у них обидные прозвища, потом раздались оскорбления, и никто не хотел уступать. Дело дошло до того, что слова закончились, и красные от возбуждения ребята начали закатывать рукава шуб, готовясь к драке. Уже прекратившие игру тайджиуты столпились вокруг них, кто-то бросил призыв покрасить нас этому зарвавшемуся сыну украденной женщины. Видя, что драки не миновать, я бросился к своему новому товарищу и отпихнул в сторону пару мальчишек, опасно приблизившихся к нему. Не сговариваясь, мы с Темуджином стали спина к спине ногами на ноздреватый пятачок льда, зажали в кулаки по две тяжелые бабки и заняли решительную оборону, готовые драться до конца, то есть до первой крови, как это водилось у монгольских мальчишек.
Трудно сказать, чем закончился бы наш неравный бой с многочисленными врагами, если бы кто-то с берега не потребовал прекратить спор во избежание публичной порки и не повелел бежать к месту окончания скачек.
Все взаимные обиды были тут же забыты, и мы все единой гурьбой побежали к чернеющей толпе народа и линии воткнутых в снег колышков с белыми флажками. Скачки и рысистые бега у монголов прекращали не то что мальчишеские драки, но и схватки между взрослыми людьми и столкновения куда пострашнее.
Вечером после окончания трех игр мужей мы с Темуджином решили стать друг другу побратимами и совершили священный обряд «анда», которому хранили верность до самого конца.
Глава 2
Почему я ненавижу мэргэдов
Второй раз мы с андой встретились в степи Шууснийн-гола, где паслись табуны нашего рода. После стрижки грив коней и таврения молодняка я, мои братья и десяток мальчишек-харачу с разрешения отца остались у табунщиков и хотели пожить одну луну на приволье, наслаждаясь верховой ездой и охотой на зеренов. Мы с Тайчаром на зависть остальным родственникам уже имели по небольшому настоящему боевому луку и умели делать стрелы с хорошим оперением и железными наконечниками. Нам, как и всяким подросткам, не терпелось испытать силу наших больших пальцев и меткость этих стрел на настоящей дичи, так как тарбаганы, суслики и птенцы, как мелкая добыча, нас уже не устраивали. И вот во время одной из