А какие святые здесь лежат! В России святость — не в редкость, но много ли ты насчитаешь мужей, подобных Кириллу Белозерскому? А вот мало кому известный прп. Игнатий, чьи мощи покоятся в Спасо- Прилуцком храме. Пятнадцати лет отроду он, как возможный, но нежелательный претендент на Московский престол, был заточен Иваном III в темницу, и с тех пор на свободу не выходил 32 года — до самой смерти. В темнице он принял постриг, и всю жизнь молился за московского государя, лишившего его человеческой жизни как за своего благодетеля. Вот святость! И мимо этого пройти, как мимо незначительного экспоната в длинной музейной экспозиции?
Нет, может, чего я и не углядел из-за болезни, но что-то главное я все-таки понял, чего здоровым не понял бы ни в коем случае: поставил бы Вологодский край в одном ряду с другими-прочими и со временем забыл бы об этой поездке. Теперь не забуду — нет!
10. ТЯЖЕЛО ОВЕЧЕК МЫТЬ…
— Все люди по-разному воспринимают явное присутствие Божие. Те, кто верит — или только хочет уверовать, — у тех в душе рождается радость, благоговение, благодарность. И совсем иное творится в душах людей, которые не верят и верить не хотят. Противление — вот чем наполняется их сердце. Так случилось и у жителей страны Гергесинской. Так случается порой и у нас…
— Батюшка, наверное, нести крест духовничества не всякому по силам? Как вы справляетесь? У вас слава заботливого и внимательного духовника…
— Какая там слава… Не слушайте вы, пустое это… А духовничество… Всякий священник как примет сан, как взглянет впервые на свою паству, так, хочешь не хочешь, становится духовником: люди идут к нему на исповедь, совета начинают спрашивать… Я-то к этому отношусь просто. Когда ко мне просятся в чада, я говорю: «Если будешь постоянно ходить в наш храм, так поневоле станешь моим чадом — естественным образом». Чад ведь не выбирают — как и родных детей. Не закажешь — мне дочку или сына, и такого-то роста, и чтобы глаза такого-то цвета… Какого Бог пошлёт, такого и надо принимать. А есть такие, что напросятся в чада, а потом их по полгода или по году не видишь — что толку было и напрашиваться?
— Вы за таких боретесь? Не даёте им уходить? Или целиком на волю Божию полагаетесь?
— А как без воли Божией? У меня, конечно, есть такой синодик, куда я записываю всех людей, которые оставили какой-то след в моей жизни. Я всех помню и до конца дней своих молиться буду за них. Всё по-разному складывается, но те, кто в синодик ко мне попал, могут быть уверены, что не забыты. А синодик этот всегда у меня в кармане, всегда при мне…
— Вот их сколько!
— Батюшка, люди день за днём высказывают вам свои грехи, вытряхивают перед вами всю свою грязь… Вы за эти годы не разочаровались ещё в роде человеческом?
— Верно, есть повод разочароваться, и давно бы так случилось, но… Помню, в семинарии на уроках богословия нам преподавали доказательства бытия Божия — теоретические, а сейчас, став священником, я получил ещё одно доказательство — практическое. Оно заключается в том, что, если выслушивать рассказы о грехах без помощи Божией, то очень скоро начнёшь презирать людей и превратишься в неисправимого циника уже после сотни-другой исповедей… Даже и сотен не надо, десятков достаточно. А благодать, милость Божия — она всё покрывает. И любовь к бедным грешникам даётся только милостью Божией. Мне тут с одним московским диаконом довелось разговаривать о любви к ближним. Он говорил весьма убедительно и красноречиво, вспоминал известные Евангельские слова о пастыре добром, который оставляет девяносто девять овец и идёт искать одну, заблудшую… «Скажите, отец Александр, — говорил этот диакон, — есть ли сегодня такие пастыри? Где они? Может ли кто-то так заботиться о своих чадах?» Я его слушал-слушал, и говорю: «Отец диакон, ты всё правильно сказал… Я и сам-то никудышный пастырь — но ты погоди, не суди нас слишком строго. Ты станешь священником и откроешь для себя такую неприятную вещь: одну отбившуюся овцу ты к стаду вернёшь, вторую вернёшь — а потом эти овцы начнут чудить. И только ты овечку из лужи вытащил, отмыл, а она опять в эту же лужу — плюх! Другая туда же — плюх! А третья мало того что сама плюхнется — она ещё и окружающих обляпает грязью, и тебе самому достанется. И после третьей, пятой, десятой овцы тебе захочется не идти на поиски заблудших, а самому убежать в лес подальше, залезть на большую ёлку, спрятаться в её ветках, чтобы тебя никто не смог найти, сидеть там и поскуливать тихонечко». И если мы так не делаем, то единственно помощью Божией, а всякая человеческая сила иссякает очень быстро.
— Бывает такое, что во время исповеди человек вас раздражает, вы его слушаете и думаете: «Не то говорит, неправильно говорит!»?
— Если честно, то я в последнее время стараюсь исповедь вполуха слушать. Не столько слушаю, сколько молюсь, чтобы Господь нас всех простил — и его, и меня. Молюсь, чтобы подсказал: что мне посоветовать кающемуся, как ему помочь, чем утешить… Какое тут раздражение? — не до того. Другие заботы.
— Нарисуйте образ идеального духовного чада. Пусть такого не бывает в действительности — но должны же мы знать, к чему стремиться!
— От духовного чада ждёшь того же, что и от чада по плоти. Не надо по мелочам докучать папе, потому что у папы забот хватает… Особенно если много чад… Но в то же время по каким-то ключевым
