— А тигр? — еле слышно прошептал он.
— Юсуф? Пустить нога и удрать в угол!
— Иисус-Мария! — воскликнул мальчик, окончательно решив, что будет только капитаном над львами и тиграми. Он ударил левой рукой по столу, встал и крикнул: — Я тоже буду укротителем! Я убью льва и тигра, все звери будут меня бояться!
— Хо-хо-хо, — загремел Гамбье. — Так, значит, не акробат, a dompteur?
— Донтер! — поспешил кивнуть Вашек, словно вопрос этот и в самом деле был для него решен. Впрочем, ему хотелось выяснить еще одно чрезвычайно важное обстоятельство. И, допивая кофе, он осведомился без обиняков:
— А эти картинки?
— Quoi?[27]
— Откуда у вас эти картинки на груди, на руках и на ноге?..
— Ah, je comprends… cа, n’est-ce pas?[28] — сверкая глазами, капитан распахнул халат и ткнул себя в грудь, где под пальмой, уставившись на плывущий по волнам парусник, лежала синяя женщина с распущенными волосами.
— Et cа?[29]
Он вытянул правую руку, и на ее тыльной стороне Вашек увидел герб с поднявшимся на дыбы львом; справа и слева от льва виднелись буквы «Л» и «Г».
— Угу, — кивнул мальчуган.
— Это tatouage, понимаешь, ta-tou-age![30]
— Татуаж. Понял. Вы так и родились?
— Comment?![31] Не понимать! Что ты хочешь говорить?
— Вы с этим родились?
— Ха-ха-ха… Non, non…[32] Нет, это наколоть, пик, пик, пик. Понимать? Игла — пик, пик, пик, а потом краска. Очень болеть, но капитан Гамбье все выдержать. Хочешь ходить со мной к львы и тигры?
— Хочу, — кивнул Вашек, у которого гора свалилась с плеч, когда он узнал, что татуаж — дело наживное! Он уж было решил, что есть такая страна, где люди рождаются с синими картинками на теле, вроде того как некоторые рождаются с черной или желтой кожей — в Гамбурге им встречались такие. Он предположил даже, что донтерами могут быть только жители этой страны. Но раз это не так, тогда ничто не может помешать ему стать донтером, иглы он не испугается. Сколько они с мальчишками кололи друг друга, или, бывало, пчела ужалит… Все это он вытерпит, лишь бы у него отросла такая же могучая борода, когда он станет капитаном!
Тем временем Леон Гамбье скинул халат и принялся мыться над жестяным тазом, громко отфыркиваясь и сопя. Вашек взял с хлебницы еще одну булочку, сунул ее в карман и, подперев голову руками, стал рассматривать картинки на спине донтера. На одной из них был изображен стрелок; укрывшись за валуном, он целился в оскалившегося, готового к прыжку льва. Позади льва всходило солнце, а над стрелком еще виднелись звезды. Внизу расположилась свернувшаяся кольцами змея с поднятой головой, а по обеим сторонам от нее — два искусно наколотых девичьих профиля. Дальше начинался какой-то лесной пейзаж, но Вашек видел лишь остроконечные верхушки пихт, остальное скрывали штаны. На шее Гамбье сидел кругленький человечек со скрещенными ногами и руками. Слева через плечо протянулся якорь, справа — топор. На левой руке размещалась еще одна змея, но уже вытянувшаяся во всю длину, какая-то надпись в рамочке, сердце с буквами посредине, розочка и птичка. Что было на правой руке — Вашек не мог разглядеть.
«Гм, — оттопырил он губы, сидя в том же положении и продолжая рассматривать татуировку, — так нарисовать и Гонза Блага сумеет. Когда я стану донтером, попрошу его раскрасить меня. Но змею рисовать не позволю. Змея — это глупости. И тетки тоже. Как может тетка попасть к донтеру на кожу? Якорь на плече — куда ни шло. У нас на алтаре тоже якорь. Велю Гонзе нарисовать тигра и льва, тигр вцепится донтеру в одну ногу, лев — в другую. И донтер будет лупить их по мордам. А позади пусть нарисует лошадок, да чтобы стояли в ряд, на задних ногах. Под ними — папу с трубой. Вечером сниму рубашку и скажу отцу: „Гляди, папа!“ Вот он обрадуется, когда увидит себя с трубой!»
Больше всего времени господин Гамбье потратил на умывание и прическу. Не так-то легко оказалось превратить дремучие заросли на лице в красивую, окладистую бороду, расчесанную по моде, а всклокоченную шевелюру — в гладкую, напомаженную прическу с пробором посредине. Совершая туалет, господин Гамбье низким, гудящим голосом, словно нажимая на басы органа, напевал: «Oh, ma chere Marie, vous etes une belle fleur…»[33] После того как он отложил гребешок, дело пошло быстрее: сорочка, штаны, башмаки, узкая темно-синяя куртка со стоячим воротником и длинным рядом пуговиц. В довершение своего туалета капитан нацепил набекрень диковинную измятую фуражку с длинным и широким козырьком.
— Voila, mon p’tit, allons[34], ходить в menagerie[35].
Вашек вскочил со стула, схватил шапку и выскользнул за дверь, чтобы поглядеть, как капитан спускает «красная флаг». Стараясь не отставать от великана, он затрусил к пристройке. На пустыре уже никого не было.
Вашек еще не видел зверинца и, войдя туда, остановился в изумлении. Как же это отец забыл про зверинец? Клетки с обезьянами! Козел с синей бородой! Крикливые попугаи! Невиданные звери в клетках! Медведи! Овцы! Тут хватит развлечений не на один день, а отец отослал его к каким-то несчастным карликам. Но в этот раз посмотреть не удастся — донтер саженными шагами двинулся прямо к клетке со львами, и Вашек, разумеется, поспешил за ним. Когда Гамбье появился среди клеток, почти все звери встали, лениво подошли к решеткам и с глухим урчанием принялись тереться о железные прутья.
— Bonjour, Bessie, bonjour, Corinne, comment ca va, Mahoum?[36] — обращался Гамбье к своим питомцам тихим, ласковым голосом, трепал их по загривкам, запускал пальцы в густую шерсть, почесывал им бока, и звери дрожали от наслаждения. Но взгляд укротителя был Прикован к клетке Наташи. Львица лежала сонная и усталая; посреди клетки, склонившись над нею, стояла Агнесса Бервиц. Гамбье не нравилось своеволие директорши, но он признавал, что мадам умеет обращаться с животными и потому может себе позволить больше, чем кто бы то ни было. Тем не менее он успокоился, только когда хозяйка, заслышав его голос, выскользнула из клетки и закрыла ее на задвижку. Гамбье поздоровался, и Агнесса, подавая ему свою маленькую руку, с места в карьер выложила: львят у Наташи нужно отобрать, мать не обращает на них внимания; видимо, у нее не хватает молока. Леон Гамбье кивнул головой.
— Попытаться можно. Будет недовольна — вернем одного на пробу. Я возьму львят к себе, их у меня уже столько перебывало…
— Нет, капитан, не лишите же вы меня удовольствия. Я уже решила — выхожу львят сама. Наш фургон больше и удобнее.
— Пожалуйста, мадам, львы ваши. Но вам будет неудобно с ними: малышей придется брать в постель, им нужно живое тепло, а они беспокойные, все время будят… И не очень-то чистоплотны…
— Знаю, знаю. Но я уже полюбила их. Они такие беспомощные. А помучиться с ними стоит — ведь это капитал. У нас им будет лучше, а в наше отсутствие за ними присмотрит Еленка.
Вашек ничего не понимал: оба говорили по-французски. Он стоял возле клетки и рассматривал могучих животных, которых впервые в жизни видел так близко. Пройдя немного дальше и заметив больших полосатых зверей, мальчик сообразил, что это тигры. «Иисус-Мария, — подумал он про себя, — вот это зубки! Ах ты зверюга, небось не прочь сожрать человека! Посмей у меня только, я тебе всыплю!» Позевывая, тигры со скукой взирали на стоявшего перед ними мальчика. Самый большой, прижавшись к решетке, пытался увидеть Гамбье и Агнессу, стоявших поодаль.
Внезапно поднялась суматоха. Сбежались несколько служителей; по распоряжению Гамбье они подкатили пустую клетку на колесах и поставили ее перед клеткой Наташи. Гамбье вошел к Наташе, приласкал ее, стал уговаривать. Львица приподнялась и зарычала. На ее рев отозвался Магум. Львица Бесси ответила Магуму. Лев Султан зло зарычал на Бесси. Вашеку стало жутко от громоподобного рыка, вырывавшегося из страшных пастей. Гамбье почесывал Наташу за ухом и продолжал уговаривать. Кто-то
