Язык Адама: Как люди создали язык, как язык создал людей

их ждал один из самых питательных среди известных источников пищи — костный мозг.

Маленькие и более хрупкие кости могли быть, и обычно уже были, раздроблены зубами падальщиков. Большие кости для них слишком толсты и крепки. Но сообразительный примат с острым камнем в руке мог расколоть даже самые крупные кости. Какой австралопитек-Эйнштейн впервые до этого додумался, мы никогда не узнаем. Но совершенно точно, что в недавнее время в местах вероятных стоянок гари были найдены кости с отметками, сделанными примитивными инструментами (и даже несколько самих этих инструментов) задолго до того, как подобные инструменты были созданы последователем гари, человеком умелым (Ното habilis).

Некоторых палеонтологов смущает этот факт, так как человек умелый — «мастер на все руки» — делал орудия, и убеждение в том, что никто не делал их до него, сформировало основную причину для причисления Ното habilis к людям. Можно быть уверенными, что орудия человека умелого — принадлежащие к так называемой олдувайской (олдованской) культуре — могли быть более изощренными, чем орудия гари. Так, по крайней мере, утверждают эксперты. Если бы вы или я взяли по одному орудию тех и других, то не смогли бы определить, кому какое принадлежало — настолько это были бы одинаково разрушенные воздействием природы камни, оба очень примитивные.

Однако имеет значение то, что и гари, и человек умелый столкнулись с одинаковыми трудностями и (независимо от того, был ли один из них предком другого) справлялись с ними одинаковым способом. И если рассматривать этот способ с более общей перспективы эволюции приматов, можно сказать, что в нем не было ничего особенного. Шимпанзе с Берега Слоновой Кости применяют не обработанные (но аккуратно отобранные) камни для раскалывания кокосов. Гомология или аналогия? Кто знает. Может быть, раскалывать твердые штуки научился последний общий предок, или это просто идея, спонтанно приходящая в голову любому животному с достаточно большим мозгом, когда ему попадается пища внутри чего-то твердого.

Но, с точки зрения наших предков, у раскалывания костей было как минимум четыре значительных преимущества:

• Распространенность: в саванне проживала масса травоядных, так что вокруг всегда валялось множество костей.

• Постоянство: кости никуда не собирались убегать, в отличие от живых жертв; они оставались доступными на протяжении долгого времени после кончины их владельца.

• Отсутствие соперников: никакое другое животное не было способно использовать этот конкретный источник пищи, поэтому к тому моменту, как на сцене появлялся наш предок, всех остальных падальщиков давно и след простыл.

• Высокая ценность продукта: ничто в саванне не было настолько же питательным, как костный мозг.

Поэтому сначала гари, а затем и человек умелый стали падальщиками нижней ступени. И — о чудо! — их мозг стал расти.

Мозг приматов по отношению к размерам тела больше, чем у других млекопитающих, и непременным условием этого является хорошее питание (достаточным условием — то, что, если у вас есть большой мозг, вам придется найти, чем его занять, чтобы он окупил высокие затраты энергии на свое обслуживание). На протяжении всей истории австралопитеков мозг оставался практически на неизменном уровне развития, потому что режим питания всеядных животных на просторах саванны едва мог сравняться по питательности с богатой фруктами лесной диетой. Питание костным мозгом запустило тенденцию, которая не прекращалась до весьма недавнего времени, — троекратное увеличение мозга наших предков.

Но не это послужило причиной возникновения языка. Увеличенный мозг действительно оказался весьма кстати, когда появился язык, и язык, в свою очередь, способствовал отбору тех, у кого были большие мозги. Но среди всех заявлений о том, что «большие мозги сделали нас более умными, и поэтому у нас есть язык», я никогда не встречал хотя бы одного, подкрепленного каким-нибудь объяснением того, как именно происходило это развитие.

Для появления языка вам не нужны были мозги, и даже не нужен интеллект. А только правильная ниша.

Мясо, кому прекрасное мясо!

Несмотря на то, что костный мозг мог быть очень питательным, его все равно было недостаточно. Самих костей, возможно, было и много, но все же в каждой из них содержалось слишком мало костного мозга. Однако в саванне был и еще один источник пищи, который пусть и не был столь же питательным, но его количество поражало любое воображение.

Этот источник — трупы огромных животных.

Давайте рассмотрим, что это такое и с чем их едят. Прежде всего, почему вообще существовали огромные животные? Ответ: потому что существовали огромные ниши. На вершине любой лестницы существ есть большие ниши, говорим ли мы о деревьях (секвойи), жителях океана (синие киты), динозаврах (завроподы) или млекопитающих (мамонты). Ниши для больших животных существуют потому, что если вы больше в размерах, чем все окружающие вас, вы практически не будете подвергаться атакам. Ничто не может быть бесконечно большим — ограничения на размер накладывают строение тела, гравитация, конечность источника пищи и множество других факторов. Но в любом случае некоторые животные будут настолько большими, насколько они на это способны — и естественный отбор это гарантирует.

Я упоминал, что по саванне гуляло множество хищников. До тех пор, пока не появился вид, способный на создание оружия, размер был единственным реально действующим средством защиты от этих беспощадных охотников за мясом. Поэтому два миллиона лет назад в саванне успешные и широко распространенные плотоядные хищники послужили причиной отбора наибольших по размеру травоядных животных. Их действительно было несколько разновидностей: мамонты, динотерии и другие предшественники современных слонов, а также предки носорогов и гиппопотамов. К своему размеру они добавили еще один слой обороны: толстую и прочную кожу. Эти животные были, пожалуй, единственными из тех, кто часто мог себе позволить роскошь умереть собственной смертью. И даже будучи мертвыми, они наслаждались парой-тройкой дней покоя. Так как их шкура была настолько толста и груба, что даже если зубы хищников могли ее прокусить, порвать ее и добраться до мяса они были не в состоянии.

Падальщикам оставалось выжидать — прогуливаться туда-сюда как ни в чем не бывало или, что было более мудрым, просто лежать в высокой траве, сохраняя свои силы, — до тех пор, пока работа бактерий внутри мертвого тела не приведет к образованию газов, а газы, расширяясь, не разорвут шкуру умершего животного. Тогда и только тогда могли падальщики в порядке установленной очередности поделить тушу.

Из-за этого оставалась нетронутая ниша — маленькая возможность добыть мясо для тех видов, которые могли разрезать шкуру до того, как естественное ее разрушение сделает мясо доступным для всех желающих.

Не могли ли наши предки занять эту нишу?

Николас Тот (Nicholas Toth), один из директоров Института каменного века в Блумингтоне, штат Индиана, и один из ведущих авторитетов в области доисторических орудий, решился ответить на этот вопрос. Вместе со своей женой, Кэти Шик (Kathy Schick), вторым директором того же института, и их сотрудником Рэем Деззани (Ray Dezzani) они взяли гальку и кусочки вулканической породы, аналогичные тем, из которых были изготовлены орудия в олдувайской культуре, и приступили к разделыванию туши слона, умершего от естественных причин.

Это было обескураживающее занятие. «Вначале вид огромного двенадцатитысячефунтового[3] животного был действительно устрашающим — с чего начать резать?» — заводят Шик и Тот свой рассказ. Им потребовалась бы тяжелая техника, чтобы его сдвинуть: «С тушей пришлось расправляться там, где она лежала». Шик и Деззани все равно стали резать ее и были «потрясены… как маленький кусочек лавы прорезал серо-стальную шкуру толщиной в дюйм, открывая невероятное количество питательного красноватого слоновьего мяса». И поскольку «современные падальщики обычно не едят мясо мертвых слонов, пока оно не разложится на протяжении нескольких дней, такие туши могли изредка становиться источниками большой поживы для гоминид раннего каменного