одинаковому результату независимо от того, сколь различные пути были при этом использованы. Поговорка «все дороги ведут в Рим» так же справедлива в применении к эволюции, как и в житейских делах».
С тех пор мы узнали ужасно много о генах и том, как они работают. В частности, мы узнали, что эволюция, как и любой мастер на все руки, никогда не выбрасывает остатки. Неважно, насколько бесполезными могут выглядеть какие-то кусочки механизмов, вы никогда не знаете, в какой момент они могут пригодиться. Немного изобретательности — и вы сможете придать им любую форму и использовать их снова и снова, что позволит вам сэкономить время и деньги и не идти в магазин, чтобы что-то купить. А у природы в любом случае нет за углом магазина «Тысяча мелочей».
Таким образом, у летучих мышей и птиц все еще много одинаковых генов, и они регулируют развитие тех частей тела, которые продолжают обеспечивать работу их столь разных на первый взгляд крыльев (это кости руки у одних и кости кисти и пальцев у других), — развившихся благодаря одним и тем же генам на передних конечностях всех предков летучих мышей и птиц, не умевших летать. Это то, что в нашем ремесле называется «глубинной гомологией». В действительности глубинные гомологии могут идти еще глубже. Чтобы найти общего предка мыши и мухи, вам придется отправиться в прошлое, лежащее от нас в два раза дальше, чем последний общий предок птиц и летучих мышей. И все равно общее строение тела мышей и мух будет определять один и тот же набор генов.
Причина в том, что не существует простой и однозначной связи между генами и частями тела, в которых одни и те же гены штампуют одинаковые, по одной мерке и единой модели сделанные части и кусочки; комбинации различных экспрессий генов и условия среды могут быть разными и производить на свет такие формы тела, которые выглядят совершенно непохожими друг на друга, пока вы не обнаружите, что у них примерно одинаковые пропорции — если посмотреть спереди назад, слева направо и снизу вверх.
Жирафьи шеи в разы длиннее, чем наши с вами, но в них ровно столько же позвонков — семь. Гены, управляющие длиной костей, могут делать их длиннее или короче, чтобы они вписывались в общий проект животного, для которого они предназначены. Но эти гены не могут изменить количество костей — это не их работа, и, похоже, за это не отвечают вообще никакие гены, если только не появится какая-нибудь странная мутация.
Однако здесь есть большая проблема в том, чтобы связать все это с языком (и я уверен, Ноам Хомский хотел бы это сделать каким-нибудь способом, далеким от очевидного).
Видите ли, глубинные гомологии не формируют поведение. Они способствуют формированию частей тела, это бесспорно, но я не думаю, что кто-то рассматривает то или иное
Итак, насколько бы многообещающим ни выглядел подход
Новые виды поведения возникают вследствие формирования новых ниш, и именно ниши в свою очередь определяют затем, какова будет экспрессия самих генов (в конце концов, именно развитие активного полета и послужило причиной того, что экспрессия генов, обычно предназначенных для создания передних конечностей, внезапно начинает приводить к формированию крыльев у птиц и летучих мышей). То или иное поведение развивается потому, что того требует ниша, которая не может быть сформирована без него. У видов есть выбор: придерживаться старого образа жизни и, возможно, исчезнуть, либо попытаться развиться в нечто новое. Пойдя по этому второму пути, они могут и не преуспеть. У них просто может не быть нужных генов, которые можно подправить так, чтобы они способствовали формированию необходимых видов поведения — они могут быть ограничены в вариативности, по выражению Эрша Сатмари. Но даже если они ограничены только естественным отбором, они будут реагировать на факторы отбора, встроенные в новую нишу, формированием нового, подходящего для этой ниши поведения, и запустится процесс взаимного регулирования и обратной связи между генами и поведением.
Соответственно, мы не ищем глубинных гомологий, мы ищем аналогичные ниши: ниши со сходными факторами отбора. Поскольку важна здесь именно ниша, именно она определяет поведение животного, совершенно неважно, насколько далеко мы отойдем от нашего собственного вида. Каких бы животных мы ни рассматривали — рептилий, млекопитающих, рыб, птиц, насекомых, одинаковые ниши будут иметь одинаковые последствия.
Вспомните, как в конце второй главы я предполагал, что именно давление отбора, скорее всего, направило нас на путь, ведущий к языку: это была необходимость передавать информацию об источниках пищи, находящихся за пределами непосредственного восприятия тех, для кого предназначено сообщение. Поэтому среди огромного множества видов на земле нам нужно искать именно те, ниши которых требуют такого же обмена информацией. Если передаваемая информация будет связана с обнаружением источников пищи настолько больших, что один индивид не сможет с ними справиться и будет звать на помощь других, — что ж, тем лучше.
Достаточно неожиданно практически единственными видами, удовлетворяющими этим критериям, оказались пчелы и муравьи.
Людям давно известны СКЖ пчел — с тех пор, как полвека назад Карл фон Фриш
Но, поудивлявшись немного для начала, никто не считает, что перемещаемость у пчел имеет хоть что-то общее с языком. Пчелы слишком далеки от нас, говоря филогенетически. А поскольку поведение, как и все остальное, всегда считалось областью действия исключительно генов, никакой связи и быть не может. И до тех пор, пока не появилась теория формирования ниш, никто не мог посмотреть на эту ситуацию под другим углом. Но если уж вы посмотрели, то картина меняется радикально.
Итак, давайте рассмотрим пчел, их поведение и его причины.
Пчелы — общественные (эусоциальные) насекомые. В каждом сообществе только одна самка — : матка — и небольшое количество самцов — трутней — способны спариваться и приносить потомство. Это означает, что все другие члены сообщества бесплодны и являются родными сестрами. Поскольку пчелы, помимо прочего, еще и гапло-диплоидны (у самки в каждой клетке находится по две копии каждой хромосомы, у самца — только по одной), у рабочих пчел гораздо больше общих генов, чем у большинства родных братьев и сестер. Теперь давайте вспомним принцип совокупной приспособленности, означающий, что все животные стараются сохранить не только свои собственные гены, но и те же гены, кому бы они ни принадлежали. Вспомним, как, издавая предупреждающие об опасности крики, животные подвергают свои собственные жизни риску, зато приносят пользу своим близким родственникам, с которыми имеют много общих генов. Поэтому, как и можно было ожидать, среди пчел наблюдается большее сотрудничество и сплоченность, чем у любых других видов, если не брать в расчет человека.
Если благо одного — это благо всех (а так и есть, поскольку, если бы пчелы не запасали достаточное количество меда, они все погибли бы ближайшей зимой), то в интересах каждого делиться информацией об источниках пищи. Многие виды так не делают. Их представители, найдя источник вкусной пищи, сохраняют его для себя, а некоторые даже при помощи фальшивых криков тревоги пытаются отвлечь других членов группы, посягающих на эту же пищу. Источники пищи для пчел — это поляны с медоносными растениями, которые могут цвести все одновременно в течение пары дней, не больше. Если какая-то пчела обнаружит
