— Советская власть у нас не все отобрала.
— Что же она вам оставила?
— А три буквы.
— Какие буквы?!
— Из русской азбуки. С, О и В. Это теперь цыганское тавро. Вроде лошадиного. Только лошадям его на шкуру ставят, а цыганам на следственные дела…
Цыгане для советской власти — люди опасные. Они кочуют, государственных границ не признают и в колхозы идти не хотят. Поэтому большевики организовали сплошную ликвидацию цыганских таборов. Цыган арестовывают и без суда отправляют в концлагери, а на папках с их очень коротенькими следственными делами пишут: 'С. В.' или 'С. О.' — начальные буквы слов: социально-опасный и социально-вредный. Иногда цыгане попадают в тюрьму и за конкретные, хотя и весьма диковинные преступления.
С каждым годом цыган в Советском Союзе становится все меньше. Они вымирают в тюрьмах и концлагерях, без вины виноватые перед коммунизмом.
— Мы для большевиков самые последние люди, — говорили мне холодногорские цыгане.
А в их новых песнях, которые я слышал в Холодногорске, звучали безнадежность и обреченность:
Кочевал по Северному Кавказу цыган Кирила, всячески увертываясь от преследований советской власти. Наконец, власть его нащупала. В табор явились уполномоченные по подписке на 'Заем индустриализации' и стали агитировать:
— Товарищи цыгане! Выполним наш долг! Все, как один, подпишемся на заем! По 300 рублей каждый.
— Какой такой заем? — спрашивает Кирила.
Уполномоченные объяснили ему. Послушал он, а потом ударил ладонями по голенищам сапог и закричал на весь табор:
— И что это за государства нищая такая! Даже у бедного цыгана грбши займае!
Цыгане отказались подписываться на заем. В тот же вечер весь табор был арестован, а впоследствии разослан по концлагерям. Кирилу, как зачинщика 'антизаймового бунта', расстреляли.
Двое цыган ночью украли лошадей в совхозе № 25 близ Пятигорска. Разбиравший их дело судья вынес такой приговор:
'Подсудимые Степан Глотов и Яков Чалый, уводя ночью из конюшни совхоза лошадей, разбросали сбрую и позабыли взять с собой уздечки. А потому признаны виновными в бесхозяйственности и халатности…'
Вожака табора Никиту Цыганкова вызвали в отделение НКВД с определенной целью посадить затем в тюрьму. А Цыганков туда садиться не хотел. Поэтому он посоветовался с опытными людьми и они его научили, как нужно отвечать на вопросы энкаведистов.
Пришел цыган в отделение НКВД. Один из следователей его спрашивает:
— Кто твой отец?
Цыганков скрежещет зубами от злости на советскую власть, но отвечает, как по писаному:
— Наш дорогой вождь и учитель, товарищ Сталин.
— А кто твоя мать?
— Наша любимая советская власть.
— А кем бы ты хотел быть?
— Сиротой! — не выдержал цыган… В табор он не вернулся.
Весной голодного 1932 года, в станице Шелковской Кизлярского округа, нищая цыганка украла у колхозницы несколько печеных картофелин. Она вытащила их из печки горячими и сунула за пазуху своему 8-летнему сыну. Колхозница заметила воровство и подняла крик.
Сбежались соседи и отвели цыганку, вместе с сыном, в отделение милиции, находившееся поблизости. Там дежурный милиционер начал их допрашивать, но безуспешно. Не отвечают арестованные на его вопросы. Над головой милиционера висит большой портрет 'отца народов' с усами и трубкой. Цыганенок смотрит на него испуганно и хватается за пазуху обеими руками.
Горячая картошка ему грудь печет. Плачет мальчишка и приговаривает:
— Ой, мамо, гупорыло… гупорыло. Цыганка со страхом косится то на портрет, то на милиционера и скороговоркой бормочет сыну:
— А я ж тебе говорила, Что беги до шатырыла Да положи на тарило И не будет гупорыло…
Прислушавшись к их разговору, милиционер закричал:
— Ага! Вы тут контрреволюцию разводите? Ну, это вам выйдет боком…
Спустя короткое время, в Кизлярском отделе НКВД цыганку и ее сына допрашивали 'с пристрастием'. В обвинительном заключении по их 'делу' было написано:
'Обвиняемые, стоя перед портретом товарища Сталина, вели антисоветскую агитацию против него и делали контрреволюционные намеки на его гениальную историческую личность, т. е. громко повторяли: 'Глупо рыло… глупо рыло…»
Напрасно цыганка клялась, что ни она, ни сын даже и не думали оскорблять Сталина, а слово гупорыло на местном цыганском наречии означает — горячо…
Через две недели она умерла на допросе 'от разрыва сердца', а ее сына отправили в колонию для беспризорных детей.
В редакции пятигорской газеты 'Терек' работала девушка-цыганка Лиза Безродная. Писала городскую хронику и стихи из цыганской жизни. Стихи были хороши, но для газеты не годились. Редактор называл их идеологически невыдержанными и несозвучными эпохе, а поэтому бросал в корзину.
Однажды он заявил Лизе:
— Товарищ Безродная! Вы должны перековаться. Бросьте вашу цыганщину и поезжайте-ка спецкорреспонденткой в колхозы.
— Но ведь я никогда не бывала в колхозах и сельское хозяйство не знаю. Да и на колхозные темы не умею писать, — возразила девушка.
— Научитесь в процессе работы. И вообще прошу вас обратиться лицом к деревне, — потребовал редактор.
Безродная в колхозы поехала, решив все же доказать редактору, что ничего не смыслит в сельском хозяйстве. В первом же письме из колхоза ею были присланы редакции 'Терека' такие стихи:
