- Нет, что ты, - женщина отодвинула в сторону изящный томик и улыбнулась, - это бывает… в моем положении, а цветы… Они слишком роскошны. В юности я любила фрезии и маки. Помнишь, сколько их в Эпинэ? Целые поля, по которым гуляют табуны. Один раз Мишель взял меня посмотреть, как они пляшут. Он говорил, наши гербы стали алыми от маков…
Когда поля цветов обернулись закатным пламенем, а весна - осенью? Прежде думалось, в Ренк-вахе, теперь кажется, раньше.
- Ты не сердишься, что я тебя позвала? - Руки Катари привычно перебирали янтарь. - Его Высокопреосвященство говорил, ты занят.
- Ерунда, - поспешил заверить Робер. - Я собирался зайти к неким Капуль-Гизайлям, только и всего, это терпит. Ты молодец, что меня позвала, а то я совсем тебя бросил. Прости меня, пожалуйста.
- Это ты прости… Без тебя все рухнет, я же вижу, а у меня просто страхи. За маленького, за тебя, за Айри… Она тебе пишет?
- Нет, но так и должно быть. Одного человека в Надор не пошлешь, а гонять из-за писем целый отряд глупо. Айрис знает, что после Излома я приеду, так зачем писать?
- Любовь таких вопросов не задает, - вздохнула Катарина, - любовь просто пишет, даже если не знает, куда. Даже если ее писем не ждут.
- И опять ты права, - пошутил Эпинэ и вдруг добавил: - Мэлли… ца приехала.
- Мэллица? - переспросила кузина. - Странное имя. Звучит как алатское.
- Воспитанница Матильды, - это не вранье, но и не правда, - я ее любил…
- Любил? - Светлые глаза стали огромными. - Не любишь?
- Я не знаю, Катари. - Он никогда не втянет кузину в заговор, кровавые игры не для нее, но о Мэллит с ней говорить можно, вернее, можно только с ней. - Я уже ничего не знаю… Она любит Альдо… Полюбила с первого взгляда, а я полюбил ее. Мне удалось стать ей другом, на большее я не надеялся. Мы спали в одной комнате, то есть она спала, а я с ума сходил, даже завел себе женщину. Красивую. Очень красивую и очень странную.
Потом мы уехали, сначала - в Сакаци, затем - в Талиг. Все понеслось, как с горы, но я знал, что люблю, а меня не любят. Знал, пока мы не встретились, нет, не так! Пока она не увидела Альдо и не пошла за ним… Мне хотелось ее схватить, запереть, отправить назад, но не из ревности. Все умерло, мне даже сны больше не снятся…
- Бедный. - Кому она говорит: ему, себе, Создателю? - И девочка эта бедная… Потерять тебя - это несчастье. Это страшней, чем влюбиться в тень. Приведи ее ко мне… Я еще не монахиня, я могу взять к себе подругу.
- Мэллица не пойдет, она у Альдо… То есть в апартаментах принцессы. Альдо так проще скрывать бегство Матильды.
- Матильда Ракан бежала? - задумчиво произнесла Катарина. - Это конец… Если не выдерживает материнская любовь, значит, человек больше чем умер. О мертвых плачут, а бегут - от выходцев.
- Матильда не мать, - зачем-то напомнил Эпинэ, - а бабушка.
- Это еще страшнее. - Катари зябко передернула плечами. - Расскажи мне про суд, только правду. В чем его обвиняют?
Можно спросить «кого», но зачем притворяться?
- Во всем. - Слова сорвались с языка сами, и как же глупо они прозвучали, но Катарина, кажется, поняла.
- Меня тоже обвиняли во всем, - женщина почти улыбнулась, - от государственной измены до адюльтера с оруженосцами. Забыли только то, в чем я и в самом деле виновна.
То есть связь с Алвой. Манрики трогать Ворона побоялись, но Альдо ему Катарину припомнит.
- Робер, - кузина отложила четки и сложила руки на коленях, - расскажи мне все. Я знаю больше, чем ты думаешь, и я, став королевой, поумнела. Не сразу, конечно, но я была достаточно одинока, чтоб научиться думать.
- Прокурор извел очень много бумаги, я насилу прочел. - Шутка не удалась, но он Иноходец, а не граф Медуза. - Главные обвинения связаны с покушением на короля и его слуг, потом идет убийство епископа Оноре, Октавианская ночь, заговор против всех Людей Чести Талига и всякая ерунда.
- Будь мои братья живы, - голосок Катари дрожал, но глаза смотрели твердо, - я бы молчала… Я… очень виновата перед Рокэ. То, что я скажу, его не спасет, но можно доказать, что братья знали об Октавианской ночи и ждали ее.
- Ты уверена? - Неужели она решилась пойти в суд? Но ее нельзя туда пускать. Алву не спасти, по крайней мере, не спасти правдой.
- Когда их отпустили, Иорам проговорился. - Женщина судорожно вздохнула. - Я дала ему пощечину, первую пощечину в моей жизни… Я ударила его как… королева, потерявшая подданных.
А ведь она может ударить… Без криков, слез, оскорблений. Молча, поджав губы.
- Если тебе трудно говорить, не говори. Дело прошлое.
Она покачала головой:
- У нас нет прошлых дел, кузен. У простых лю дей есть, а наше прошлое - это сегодняшняя беда. Я дала себя уговорить, я молчала и молилась, а те перь почти поздно.
- Ты хотела что-то рассказать.
- Да. Ты помнишь мэтра Капотту?
- Капотту… Что-то знакомое. Нет, не помню!
- Ментор из Академии. Его взяли для братьев, он учил их описательным наукам, а я подслушива ла. Мэтр Хорас говорил, что читающий проживает тысячу жизней и становится бессмертным. Ги с Иорамом из него веревки вили, а он их любил, осо бенно Иорама.
Когда мы уехали из Гайярэ, Капотта поселился в Олларии, где-то у Конских ворот. Именно у него Иорам перед погромами спрятал ценности.
- Он станет говорить?
- Станет… Скажи ему, что это моя просьба. Или лучше я сама скажу. Если он струсит, я… я приду сама.
- Ты же не хотела…
- Я боялась… И боюсь, но иначе нельзя… Я видела сон, это знак. Если я предам, я… Я не могу потерять и этого сына! И потом, долги надо платить, а я должна Ворону…
- А говорили, ты его ненавидишь. - Нашел что сказать, болван несчастный!
- Я ненавидела, - Катари схватила четки, - ведь я считала его убийцей Мишеля и… И всех остальных. Теперь я понимаю, виноваты Штанцлер и Эгмонт… Когда подлец погоняет глупца, это страшно. Робер, я боюсь Ричарда, он слишком похож на отца. Я пыталась остановить Эгмонта, он не стал меня слушать. Я пыталась объяснить Ричарду, что нельзя смотреть чужими глазами, у меня ничего не вышло.
- Дикон влюблен в Альдо и победу. - Если Капотта жив, Никола его найдет. - Мне его жаль, но я ему завидую.
- Мне жаль Талиг, - грустно сказала Ката ри, - и невиновных в том, что на них свали лось.
Сквозь тонкие пальцы медленно текли золотые капли, словно сами по себе. Почему янтарные глаза больше не манят, почему, когда уходят страх и любовь, остается пустота?
- Ты ничего не чувствовала этой ночью? - Они были возле Нохи, когда Дракко заартачился, а луна стала зеленой.
Янтарные слезы упали на черный атлас, так осенью в темную заводь падают листья.
- Я видела сон, - лицо кузины стало растерянным и виноватым, - но я не знала, что сплю… Я лежала и думала о суде, о том, что с нами будет, а потом подошла к окну. Не было ничего, только луна и тени. Мне стало очень страшно, как в детстве… Страшно смотреть, страшно закрыть глаза, страшно вернуться в постель. Помню, пробило два часа и через двор пошли монахи со свечами. Они шли вдоль стены по колено в зеленом тумане, и их свечи светили зеленым. Я пыталась считать, потом молиться, потом снова считать, и не могла, а они все шли и шли. Звонил колокол, а в каменном колодце лежала луна, и какая же она была злая! Она ненавидела тех, кто бросил ее в колодец, а вода поднималась, луна плавала у самого края, она была гнилой, Робер…
- Ты уверена, что видела сон? - Про монахов Лаик слышали все, но в Нохе не видят никого, кроме
