пустяки - заслушать показания Штанцлера и свидетелей защиты, буде таковые объявятся, и выяснить, где меч Раканов. Вы смело можете не появляться. Самое позднее к полудню все закончится, и я тотчас же отбуду с докладом во дворец. Приезжайте прямо туда. Высокий Суд собирается в три часа пополудни, к этому времени вы будете знать все.
Не хочет допрашивать Штанцлера в присутствии Эпинэ, а придется. Старому мерзавцу полезно лишний раз вспомнить о пистолете…
- Вы очень любезны. Если лекарь посоветует мне остаться в постели, не стану с ним спорить.
- Это разумное решение, - обрадовался гуэ-ций, - ваше здоровье принадлежит Талигойе.
- Вне всякого сомнения, - подтвердил Спрут. - Герцог, вам следует немедленно отправиться домой и лечь.
- Вы правы, сударь. Господа, прошу меня простить.
Как же здесь холодно, чего удивляться, что фрески пошли плесенью, но в Нохе никаких пятен нет, они были только во сне. Плесень, спящий всадник, девочка за его спиной…
«Папенька, я выбрала!…» Щербатая улыбка, глаза-светляки, бледный язык облизывает губы - в Алати тоже была она! Как он мог забыть?! Взлетающую Лауренсию, два сцепившихся огня, бешеную скачку помнил, а оскалившаяся дрянь соскользнула с памяти, как вода с вощеной тряпки.
- Что-то случилось? Вам не нужна помощь?
- Скажите, Валентин, вам не попадалась на глаза девочка лет шести, щербатая, в короне и со шрамами вот здесь? - Робер коснулся щеки и только тут сообразил, что несет. - Вам, вероятно, кажется, я брежу.
- Неприятный ребенок. - Повелитель Волн и не подумал удивиться. - Мои люди пытались ее поймать, но она сбежала.
- Где вы ее видели?
- В Доре, - задумчиво произнес Валентин, - у фонтана. Ей там было не место.
Значит, хотя бы в Доре маленькая гадина не была бредом… Если только Спрут не издевается, хотя откуда ему знать?
- Вы ее хорошо запомнили?
- Даже слишком. - На породистом лице мелькнула гадливость. - Чудовищный костюм и чудовищное создание… Признаться, я рад, что вы о ней заговорили. Это доказывает, что я нахожусь в здравом уме и твердой памяти, а ведь одеяния судей свидетельствуют об обратном.
- Вы правы, - попробовал улыбнуться Эпинэ и неожиданно для себя добавил: - Сударь, могу я попросить вас об одной любезности?
- Разумеется.
- Не задевайте герцога Окделла. По крайней мере, пока не закончится суд. Ричард находится в непростом положении…
- Вы не находите, что оно несколько проще положения, в котором оказался его эр? - Глаза Придда были ледяными. - Хорошо, я обещаю до вынесения приговора не разговаривать с Повелителем Скал сверх необходимого. Тем более это не трудно, меня сейчас занимают вещи, весьма далекие от терзаний герцога Окделла, если, конечно, он терзается.
- Ему тяжело, - зачем-то повторил Эпинэ и торопливо добавил: - Я благодарен вам за великодушие.
- Право, не стоит, - заверил Придд, - всегда рад оказать вам любезность.
2
Груда писем и прошений ждала монаршего внимания, но Альдо и не думал их разбирать. Он сидел за столом, вертя в руках нож для бумаг, и о чем-то сосредоточенно думал. Розоватые валмонские свечи заливали кабинет теплым сказочным сиянием, превращая мраморные угловые фигуры в живые тела. Особенно хороша была змеехвостая девушка с виноградной гроздью в словно бы светящейся руке. Дикон улыбнулся и невольно тронул орден Найери. Древние любили изображать возлюбленных в виде спутников богов. Что бы сказала Катари, увидев себя крылатой? Робер говорит, ей хорошо у Левия, но аббатство не место для одинокой молодой женщины.
Катари и раньше слишком много думала о Создателе, теперь это становится опасным. Эти ее слова о долге и верность проклятому Фердинанду порождены эсператизмом, а Левий только раздувает огонь. Катарину нужно у него забрать, но не раньше, чем улягутся разговоры о казни. Сейчас Ноха для королевы самое безопасное место, но к весне Робер должен взять кузину к себе.
- Значит, Алва больше не кусается. - Сюзерен, скорее всего, заговорил сам с собой, но юноша ответил:
- Почти нет… После Фердинанда он почти не спорит… Альдо, жаль ты не видел это ничтожество! Ты не представляешь…
- Представляю. - Альдо отбросил нож и с хрустом потянулся. - Жаль, я сразу не показал Ворону его Оллара, не пришлось бы возиться с послами.
- Экстерриор говорит, они успокоились, - напомнил Ричард.
- Они-то успокоились, - скривился сюзерен, - я - нет. Гайифа предала империю, дрик-сенцы и вовсе пришли из-за моря, а теперь «павлины» с «гусями» разевают клюв на потомка богов. Гайифский сморчок поучает анакса, как какой-то ментор, а я вынужден слушать! Как же, союзники, кошки их раздери…
- Мы их сами раздерем! - выпалил Дик. - Помнишь, как «павлинов» разбили при Каделе? Мокрое место осталось.
- Гайифа воюет золотом, а не сталью, - лицо сюзерена прояснилось, - но вера в победу - это полпобеды. Представляешь, как нам обрадуются в Паоне?
- Уж не так, как Джастину Придду, - хмыкнул юноша.
- Ричард, - Альдо вновь помрачнел, - ваша вражда начинает меня утомлять. Сколько раз тебе говорить, нас слишком мало! К тому же Придду есть чем тебе ответить.
- Чем? - не выдержал юноша, хотя сюзерен был прав. - Напомнит про Ричарда и Джеральда? После них был Эгмонт!
- Нет, напомнит твою службу Ворону, которую легче объяснить по-гайифски, чем по-гальтарски. Вспоминая Джастина, ты бьешь себя.
- Альдо! - Мир обернулся кривым зеркалом и разлетелся на сотни кривляющихся лиловых осколков. - Это ложь! Ты же знаешь… Я…
- Я знаю. И Робер, и Рокслеи, и даже Придд, но ты жил у Ворона. Если Джастин - любовник кэналлийца, почему таковым не можешь быть ты? Я сегодня зря сослался на твои слова о невиновности Ворона. Ты можешь быть уверен, что Суза-Муза не вывернет твое заступничество наизнанку, а после этого не займется уже нашей дружбой? Болтунам нужна не правда, а сплетня, так что про Джастина забудь. Это приказ. Понял?
- Да, - выдавил из себя юноша. - Я могу идти?
- Нет, - отрезал Альдо. - Кто тебя просил вмешиваться в дела Джаррика? То, что вычеркнуто из акта, вычеркнуто по моему распоряжению. Ты меня убедил с выстрелами, но не считай себя вправе указывать прокурору.
- Я только просил убрать из обвинения про… госпожу Оллар.
- Знаю, - сюзерен внимательно посмотрел на юношу, - Джаррик доложил.
- Но ведь она просила, - сюзерен не знает, что такое любовь, его счастье, - при нас просила. Она не хочет рассказывать.
- Ничего, - махнул рукой Альдо, - жена молчит, муж скажет.
- Не надо! - Как объяснить, что позор Катари убьет?! - Она не хочет мести… Алва убил Люра и устроил с Сильвестром Октавианскую ночь, этого хватит…
- Ты не понимаешь, - хохотнул сюзерен, - я обещал избавить Катарину Оллар от мешка с салом, чтобы не сказать хуже, и я избавлю. То есть Фердинанд избавит, когда расскажет, что вынуждал жену к сожительству с другим мужчиной, и признается в своем бессилии. Этого довольно, чтоб счесть брак недействительным. Заодно и зубы Ной-маринену вырвем. Он думает, у него принц. Как бы не так!
- А Катари? - шепотом спросил Дик. - Она… Она этого не переживет!
- Катари после суда станет свободной, причем совесть ее будет чиста. Брак расторгнут не по ее просьбе, а под давлением открывшихся обстоятельств и по согласию с позволения сказать мужа. Если она и после этого в монастырь захочет, так тому и быть, но год на размышление у нее будет.
- Год? - подался вперед Дикон. - Но… Между просьбой и отречением от мира проходят четыре месяца,
