шестнадцатого веков.
– А у тебя откуда сведения, что это именно она? – так же шепнул Огарков.
– Обижаешь, Лев Евгеньевич. – Белкин лукаво подмигнул.
Огарков осторожно трогал пальцами, переворачивал страницы из удивительного материала: вроде бы это была кожа, но тонкая, почти как бумага, однако прочная и плотная, это прекрасно ощущалось на ощупь.
– Да... – только и протянул он. Когда вышли из библиотеки, из полумрака на яркий солнечный свет, Белкин спросил:
– Что скажешь?
Огарков на это только пожал плечами.
– Не могу. Юрий Михайлович. Ничего не могу тебе сказать...
– Жаль, – коротко отозвался Белкин. – Если уж ты не можешь помочь... – И он комически развел руками.
Больше к этой теме психологи не возвращались. И вообще у Огаркова осталось впечатление, что Юрий Михайлович задним числом кусает локти: зачем рассказал?.. Впрочем, Лев Евгеньевич виду не подавал, и все текло тихо-мирно. Белкин свое сотрудничество с “Гекатой” не афишировал, но и не скрывал особо. И продолжал процветать...
– ...теперь вы понимаете, Александр Палыч, отчего вас так стало колбасить там, в библиотеке?
– Это-то я понимаю; но как вы объясните, что от другой половинки книги ни меня, ни кого другого не плющит, не колбасит?!
– Ну, насчет кого другого ясно: не тот уровень. С библиотекарями ведь ничего не происходит, даже с теми, кто в том зале работает! Вообще, сама по себе книга эта, тысячи времен – просто книга, и только. Разве что написанная какой-то криптографией. Как технологический инструмент она начинает работать только в руках посвященного. Вы, Александр Палыч, полагаю, потенциальный посвященный. Кстати, не возражаете, если я вас испытаю на RQ?
– Если это не слишком долго и муторно…
– Что вы, что вы! Обычное тестирование, между прочим, куда менее трудное, нежели на IQ. Разве что в самом деле индивидуального подхода требует, массовый тест может дать искаженные результаты, завышенные, вероятнее всего.
– Так это и неудивительно, – сказал Игорь. – Когда в одном помещении много людей, еще и одинаково целенаправленных, – они друг друга подтягивают. Резервы включают.
– Именно, именно!! – закивал Лев Евгеньевич. – Именно так! Феномен “Гекаты”, между прочим, отчасти этим объясняется, в незначительной степени, разумеется.
– А в основном?
– А в основном присутствие направленной воли. Волевой вектор, так сказать.
– Смолянинов? – Палыч полез за сигаретой.
– Полагаю, что не только он. Должно быть, вся верхушка задействована. Но главный, вероятно, да, он.
– Там вся верхушка-то, – произнес Игорь, – он да Богачев... Остальные, даже замы – так, ерунда. Да и Богачев, как я успел понять, тоже лишь исполнитель.
– Ладно, ладно – Палыч щелкнул зажигалкой, затянулся. – Хрен с ними... Так почему, Лев Евгеньевич, от той половинки книги экстрасенса Коренькова корежит, как бобика, а от этой хоть бы хны? И почему, собственно, книга эта на две половины разорвана?
– Как на первый вопрос ответить – право, не знаю, Александр Палыч. Что же касается второго... ну, тут сно–ва приходится вступить в область легенд...
– Вступайте, – великодушно разрешил Палыч. Огарков потеребил себя за мочку уха.
– Н-ну, есть предание, что во времена первого пришествия и апостолов эта книга была у Симона-мага, а после того, как он с башни брякнулся, апостол Петр ее торжественно порвал пополам: да не будет, дескать, сего... То есть тогда это не книга, разумеется, была, а пергаментный свиток. Его-то, собственно, Петр и порвал. Ну а потом уже... потом каким-то странным образом разорванные половины этого свертка перевоплотились в половины рукописной книги, сознательно незаконченные. Так они и странствуют по свету и когда-то должны будут воссоединиться...
– ...и сие знаменует приход конца времен, – в тон ему закончил Палыч.
– Этого тоже не знаю... – Тут Лев Евгеньевич как-то запнулся, не договорил, но Палыч понял:
– Но сделать это надо, – и улыбнулся.
А Лев Евгеньевич вдруг сделался серьезным.
– Я считаю, – медленно и веско вымолвил он, – что в науке... ну, в разумных, конечно, пределах... необходимо делать то, что сделать возможно. Иначе это обязательно, всенепременно будет сделано кем-то другим. Не в приоритете дело, разумеется, – поспешил он добавить, – а в том, что человечеству, видимо, придется пройти через все то, что только может в этом мире быть. Хорошего и грустного. Возможно – значит должно, скажем так.
Кореньков покивал в такт этим словам.
– И эти две половины оказались друг с другом не случайно, – понимающе сказал он.
– Разумеется. А помимо этого, случайностей на свете просто нет.
– Да, конечно, – легко согласился Палыч. Сказав так, он поджал губы в раздумье. Затем оглядел всех.
– Ну что... – промолвил затем. – Видимо, с вами, Лев Евгеньевич, все согласны... – и вновь обвел глазами присутствующих.
Молчание явилось ответом более красноречивым, чем слова.
– Все ясно, – подытожил Кореньков. – Тогда давайте решать, как будем действовать.
– Давайте, давайте, Александр Павлович... позволите еще раз взглянуть на книгу? На вашу, так сказать, половинку?
– А, пожалуйста, пожалуйста. – Палыч охотно вскочил, приволок сундучок.
Когда Огарков бережно взял книгу и стал перелистывать страницы, все невольно как-то сдвинулись к нему, как ученики к учителю.
Лев Евгеньевич с видом вполне многозначительным перелистал все, но ничего существенного не извлек, кроме разве того, что...
– Да, несомненно, книга та же самая, что и в библиотеке. Это она.
– Значит, как-то надо проникнуть в библиотеку?.. – полувопросительно, полуутвердительно произнес Игорь. – В зал четвертого этажа. Как?
– Задействовать вашего Белкина? – спросил Огар-кова Палыч.
– Белкина?.. С Белкиным нечто непонятное.
– То есть?!
– То есть я его не вижу уже несколько дней. И никто не видит, и никто в институте не может взять в толк, куда он делся.
– Несколько дней?.. – Игорь подтолкнул локтем Па-лыча. – А наша заваруха сколько времени длится? Палыч понял мысль Игоря.
