— Ну да. — И Гвоздь вновь заработал челюстями.
Даня вошел пружинисто, бесшумно, улыбнулся:
— Привет честной компании! Поздоровались.
— Ну что, к делу? — не любил Даня пустой болтовни. — Давай, Немо, слушаем.
Немо заговорил негромким ровным голосом и четко, внятно описал то, что увидел в круглом доме: количество гоблинов, их вооружение, технику, а также подходы к зданию и отходы от него.
Даня с удовольствием выслушал этот рапорт.
— Ну что, — сказал он. — Коротко и ясно! Давай, Гвоздь, карту посмотрим.
— Сейчас. — Гвоздь, жуя, сунулся куда-то вниз, выдернул большой пухлый лист, сложенный вчетверо, развернул.
— Так, — со знанием произнес Даня. — Ну-ка глянем.
Сергей заинтересовался, подошел. Он умел читать карту — у отца была похожая... Да что похожая! Такая же.
— Слушайте, ребята, — поинтересовался он, — а Подольск тут есть?
— Подольск? — переспросил Даня. — Вряд ли, — сказал он с сожалением. — Нет, — сказал уже твердо. — Слишком крупномасштабная. Здесь только вот... Солнцево, Внуково... нет, Подольска нет. Что, интересно на родные места глянуть?
В голосе ощутимо просквозило сочувствие. Сергей понял, что попал на верный путь.
— В общем, да... — протянул он. — Хотя почему — в общем? Просто да. Конечно! Ты знаешь... То есть знаете, — Сергей обратился ко всем, — я в последнее время не то чтобы вспоминаю, а прямо-таки само оно так ко мне рвется... Понимаете?
— Стараемся. — Даня вроде бы удивился. — Нука, поподробнее.
— Подробнее — и сны вижу, и наяву бывает. Эти картины прошлого: мать, отец, брат, наш лес весь... Никогда раньше так не было! Всю осень, зиму — ничего. А вот как весна пошла... И главное, отец! Его слова. Помните, я рассказывал? И тогда с отцом Никифором... помнишь, Даня?
— Ну конечно.
— Про поляну. Последнее, что он успел крикнуть.
— Где его записи должны быть?
— Предположительно. И это прямо жжет меня! Я не могу понять, как гоблины нас вычислили. Как?!
Муха тут вякнул было что-то, но его мигом заткнули.
— А ну-ка, ну-ка... — Даня с Гвоздем уже вдвоем заинтересованно слушали Сергея. И тот как бы осенился идеей — хитро так подвел, все как надо.
— Да понимаете, у меня как-то не складывается. Вот, Даня, может, ты? Ты же умеешь: все факты сложить и из них — вывод. Дедукция!
Даня улыбнулся:
— Дедукция?.. Раз так, то надо все подробности знать.
— Ну, это пожалуйста. Я это помню как сейчас. Мы спали; помню еще, я проснулся в темноте, еще светать не начало. На крыльцо сбегал до ветру да опять завалился. Сумрачно было так, дождливо — ну, вы помните... В такую погоду спится прекрасно. И вот мы дрыхли, дрыхли, нам и в голову не могло прийти, что что-то может случиться! Отродясь ведь ничего не было.
— В смысле гоблинов? — уточнил Гвоздь.
— Естественно. И тут вот такая оказия! И ведь что странно: никогда я этих тварей видом не видывал, слыхом не слыхивал — а вот поди-ка ты... да нет! Не так даже. Это все было как в один миг. Не думал ничего, не решал — все само собой. Раз! — и как взрыв. Взрыв событий, что ли...
— Инстинкт, — опять сунулся Гвоздь.
— Видимо, так. Но помню все отлично! Никаких туманов. Отец крикнул: «Беги!» — и потом: «Сергей! Поляна! Помни!» Вот так. И это мне теперь покоя не дает.
— И снится? — спросил Даня.
— И снится. Лес, тропинки, поляны. Я понимаю, — поспешил Сергей предупредить глубокомысленные комментарии, — что это очень важно. Что тут какая-то серьезная связь. Но в чем она? — вот вопрос.
Взгляд Дани стал пристальным.
— Так... — а рука коснулась нагрудного крестика легчайшим, почти невесомым движением — на мгновение и скользнула вниз. — Так кто был твой отец, Серега?
— Кто был? Лавров Алексей Владимирович.
— Нет-нет. Я имел в виду — по профессии кто?
— А! Да ты же знаешь! Философ он был.
— Знаю, — терпеливо молвил Даня. — Вот я и хочу, чтобы мы шаг за шагом все и прояснили. Итак, отец твой был философ.
— Естественно!
— Очень хорошо. И чем он занимался? Сергей посерьезнел. Он догадывался, что Даня аккуратно подводит их всех к какой-то одному ему ведомой цели. Скорее всего он уж вывод сделал. Сергею даже стало досадно: почему не сам, черт возьми?..
— Дело философа... — начал он со значением и паузу сделал для пущей важности — но Муха вдруг ляпнул:
— Думать! — чем изумил всех. Сергей, правда, тут же дослал:
— И писать! — а Даня кивнул:
— Все правильно. Думать и писать...
— О жизни, — подхватил Сергей. — О том, что делать. Как жить... ну и так далее...
Он не докончил, насупился. Но Даня не дал ему впасть в кручину.
— Понятно. И что тогда получается? Что?
— Простое рассуждение. Твой отец был философ. Значит, он размышлял о жизни, так?
— Допустим.
— Да чего тут допускать? — Даня удивился. — Разве не так?
— Ну так.
— Тогда дальше. Что такое наша нынешняя жизнь? Объяснять не надо, все видели сами.
— Говно! — бухнул Муха.
— Правильно, Федор, — молвил Даня поспокойнее. — Вот она, жизнь. Все рухнуло, весь мир! Должен философ это объяснить? Должен!
— И выход должен искать, — вдруг сказал из угла Немо.
— Точно! — Даня обрадовался такой поддержке. — Размышлять, делать выводы и писать.
— Можно не писать, — опять сказал Немо.
— Можно, — согласился Даня. — Но его отец писал. Так, Серега?
— Да, — хмуро ответствовал Сергей. Ему и вправду досадно было: все ясно ведь, лишь разложи по полочкам да уясни суть... да суть сама проступит. А вот отчего-то он, Сергей, не разложил. А Дане — как орех щелкнуть.
— Да... Ну, кажется, ясно. Отец искал выход из этого... из этой ситуации. Писал и записи прятал в тайнике, где-то на поляне. Успел крикнуть мне в последний миг. Значит, тайник этот где-то в лесу так и есть, на поляне... Ну, это мы знаем.
