взаимны и раскрепощены. Только такую любовь можно назвать настоящей, полноценной. Только тогда твоё сердце воспарит. Ты ещё не познала радости этой величайшей из человеческих эмоций.
Прежде Никки целовали лишь похотливые скоты. Никакой радости это не доставляло. Энн была права: Никки не считала, что может в полной мере осознать, что такое поцелуй любимого, по-настоящему любимого человека, мужчины, который любит её так же сильно в ответ, в чьём сердце она превыше всего.
Она могла лишь мечтать о таком блаженстве. Такая малость для тех, кто не осознаёт разницы.
Энн раскрыла ладонь в молящем жесте.
— И если в этом счастье взаимной любви — счастье для вас обоих — ты сможешь помочь любимому человеку сделать единственно правильный выбор, что в этом плохого? — она уронила руку.
— Я не прошу тебя заставлять его делать неправильные вещи, только верные, только те, что он и сам захочет сделать. Я просто прошу тебя оградить его от боли, которая может толкнуть его на ошибку, ошибку, которая утянет на дно и нас всех вслед за ним.
Никки снова почувствовала, как тонкие волоски на шее встали дыбом.
— О чём ты говоришь?
— Никки, когда ты была с Орденом — когда тебя знали под именем Госпожа Смерть — как ты тогда себя ощущала?
— Ощущала? — Никки покопалась в памяти в поисках ответа на неожиданный вопрос. — Даже не знаю. Не вполне поняла, что ты имеешь в виду. Пожалуй, я ненавидела себя, ненавидела жизнь.
— И в твоей ненависти к самой себе — сильно ли тебя заботило, что Джегань мог убить тебя?
— Не особо.
— А сейчас ты вела бы себя так же? С тем же безразличием к себе, к своему будущему?
— Нет, конечно. Тогда мне было всё равно, что со мной случится. Какое у меня могло быть будущее? Я не думала, что заслужила хоть сколько-нибудь счастья — и не ждала его — так что, для меня мало что имело значение, и собственная жизнь в том числе. Я просто считала, что ничто не имеет значения.
— Считала, что ничто не имеет значения, — повторила Энн. Она напустила на себя озабоченный вид, прежде чем продолжить выражать обеспокоенность словами Никки.
— Ты не ожидала для себя счастья, и потому полагала, что ничто не имеет значения, — она подняла палец в знак прояснения. — Тогда ты не приняла бы тех решений, что сейчас, потому что не заботилась о себе. Так ведь?
Никки показалось, что она почти слышит звук невидимой захлопывающейся ловушки.
— Так.
— И как, по-твоему, должен себя чувствовать мужчина, такой, как Ричард, когда он, наконец, поймёт, что Кэлен для него потеряна, когда действительно и ясно осознает окончательность этого? Будет ли он так же ценить жизнь?
Неужели ты полагаешь, что он и тогда будет ощущать связь с нами — с тем же чувством важности человеческой жизни — когда им овладеет растерянность, одиночество, безысходность, уныние… безнадёжность? Не ожидая счастья, неужели, ты думаешь, его будет волновать, что с ним станется? Ты-то знаешь, каково это, дитя. Скажи мне.
Руки Никки покрылись мурашками. Она боялась ответить на этот вопрос. Энн помахала пальцем.
— Если рядом с ним не будет никого, не будет любви — не всё ли ему будет равно, жить или умереть?
Никки сглотнула ком в горле, с усилием взглянув в глаза правде.
— Полагаю, может быть и так.
— А если сам он потерял надежду, как сможет он сделать верный выбор для нас? Не сдастся ли он попросту?
— Не думаю, что Ричард сдастся.
— Ты не думаешь, — наклонилась к ней ближе Энн. — Хочешь провести эксперимент? Поставить наши жизни, наш мир, всё сущее на исход такого эксперимента?
Напор Энн, казалось, пригвоздил Никки к месту.
— Дитя моё, если мы потеряем Ричарда, мы потеряем всё.
Она смягчила тон, и Никки почувствовала, как ловушка окончательно захлопнулась за ней.
— Ты сама знаешь, насколько он важен — и потому-то ты и ввела шкатулки Одена в игру от его имени. Ты знаешь, что только он может повести нас в эту битву. Ты знаешь, что без него сёстры Тьмы вызволят Властителя из преисподней. Без Ричарда, который только и сможет остановить их, они вызволят саму смерть. Они положат конец миру живых. Они погрузят нас в Великий Хаос. Без Ричарда все потеряно, — повторила она, словно забивая последний гвоздь в крышку гроба.
Никки проглотила ком в горле.
— Ричард никогда нас не бросит.
— Может быть, умышленно и нет. Но, идя в битву без любви и надежды, с одним только одиночеством, он может принимать решения, которых бы не принял, неси он в душе образ любимой женщины. Эта любовь может стать связующим звеном, объединяющим фактором. Только такая любовь может удержать человека от поражения, когда у него нет сил идти дальше.
— Все это может быть и так, но всё же, не даёт тебе права распоряжаться его сердцем.
— Никки, я не думаю…
— Во имя чего мы сражаемся, если не ради неприкосновенности жизни?
— Я сражаюсь ради неприкосновенности.
— Ты? Неужели? Вся твоя жизнь была отдана тому, чтобы принудить других делать то, чего ты хотела, а не то, чего хотели они. Пусть это делалось и не из ненависти к добру, но тебе определённо было всё равно, как другие должны жить и чего ради. Ты прилепляла новичков к сёстрам, чтобы они служили той цели, что ты им предназначила. Ты использовала сестёр, чтобы вылепить из молодых людей волшебников, которые с большой вероятностью следовали бы тому, что ты считала замыслом Создателя.
Каждому, кто оказывался под твоим контролем, пришлось принять твоё видение того, как они должны жить и во что верить. Едва ли ты когда-то позволяла людям принимать обдуманные решения самостоятельно.
Зачастую ты даже не позволяла им узнать жизнь; вместо этого ты указывала им на значимые моменты и путь, которым им надлежало идти. Единственным известным мне исключением — и то лишь отчасти — стала Верна, когда ты отослала её на двадцать лет.
Ты распланировала жизнь Ричарда за сотни лет до его рождения. Ты строила планы на то, как он должен прожить отведённый ему срок — его собственную жизнь.
Ты, Эннелина Алдуррен, исключительно на своём толковании прочтённого в пророчестве, определила существование Ричарда в мире живых. И теперь ты планируешь его чувства. Может быть, ты уже и в загробном мире ему отвела местечко?
Ты почти всю жизнь продержала Натана взаперти, хотя он столетиями помогал тебе в твоих делах. Пусть ты и полюбила его, в конце концов, но именно ты обрекла его на заключение за преступление, которое, как ты боялась, он мог совершить.
Энн, за что мы боремся, если не за право для каждого прожить свою собственную жизнь? Ты попросту не вправе решать за других, что им делать, а чего не делать. Не стоит пытаться воплотить в себе благой вариант Джеганя, это обратная сторона одной и той же монеты.
Энн моргнула, искренне удивлённая.
— Неужели ты и впрямь считаешь, что это то, чем я занимаюсь?
— А разве нет? Ты решаешь, как жить Ричарду — сейчас так же, как до его рождения. Это его жизнь. Он любит Кэлен. Что останется ему хорошего в жизни, если он не сможет быть хозяином своему сердцу, если он будет вынужден действовать по твоей указке?
И кто ты такая, чтобы повелевать ему отбросить самые сокровенные свои желания и вместо этого любить меня?
Как я смогу считать себя действительно достойной его любви, если стану манипулировать им, как ты того желаешь? Если я сделаю так, как ты просишь, я одним этим сотру все его чувства ко мне, превратив их в сплошное притворство.
