жесткий диван в закутке между ранним Като и поздним Бебела. Укрылся тканым полотном с изображением боя кентавров и, не обращая внимания на пыль и отсутствие удобств, задремал.
Глубокой ночью Иван, как по команде, проснулся и несколько минут лежал, сонно моргая. Потом спрыгнул с жесткого ложа, принял упор лежа и отжимался, пока сонная леность окончательно не ушла. В коридоре и галереях царила тишина. Имяхранитель прокрался к двери черного хода, осторожно приоткрыл ее. Та даже не скрипнула. Светлые брюки и рубаха остались в номере отеля. Теперешний костюм Ивана был практически неразличим на фоне темно-розового гранита. Для этого пришлось побегать – имяхранитель полдня рыскал по тряпичным лавкам в поисках одежды подходящего цвета. Нашел, слава Фанесу и островным мануфактурщикам.
Некоторое время он настороженно оглядывал двор. Через пару минут глаза привыкли к темноте и стали что-то различать. Караульный справа, караульный слева. Правый шагах в двадцати, левый подальше. Между ним и дверью – шагов сорок. Оба ходили взад-вперед как привязанные, каждый до своего угла и обратно. Возможность избежать встречи с ними представлялась Ивану весьма призрачной. И – замешанной на изрядной доле наглости.
Имяхранитель подождал, пока стражи почти одновременно развернутся от двери, и тихо «лег правому в кильватер». Когда до угла оставалось всего несколько шагов, а караульный готовился к развороту, Иван ужом скользнул в тень стенного барельефа. Пропустил караульного мимо себя и спокойно, без спешки завернул за угол. Теперь ему нужно было отыскать кухню.
Иван решил положиться на интуицию – направление, в котором нужно двигаться, он знал достаточно условно. Здравый смысл подсказывал, что кухня чаще всего располагается в непосредственной близости от складов. Связь эта не менее прочна, чем дихотомия алтарь-верующие. А продукты подвозили со стороны Южной площади.
Сиреневой тенью Иван скользил вдоль гранитной стены к южной части дворца. Иногда приходилось подолгу замирать в ожидании удобного момента, но темнота и крайняя осторожность имяхранителя позволяли ему оставаться незамеченным. По периметру дворца через каждые тридцать-сорок шагов архитектор «посадил на привязь» скульптуры монстров. Очевидно, чудовища были призваны отпугивать нечисть от императорских покоев. В сени каменных химер и находил Иван убежище, когда, казалось, деваться-то некуда. Имяхранитель прижимался к холодному боку страшилища, таил дыхание, и караульный благополучно проходил мимо. Благополучно в первую очередь для себя.
Добравшись до Южной площади, Иван взглянул на часы. Без четверти пять. Скоро ворота откроются и несколько автомобилей въедут на территорию дворца. На несколько минут двор уподобится ярмарке в воскресный день. Брусчатку заставят корзинами с зеленью, бочками с хмельным, мешками с мукой и прочими съестными припасами. А с прислуги сойдет семь потов, прежде чем снедь займет место на складе. Ровно полчаса отпущено на разгрузку продуктов, по их истечении площадь снова опустеет.
Наконец четверо дюжих караульных растворили чугунные ворота, и шесть грузовых автомобилей въехали на южный двор.
– Эта базарная суета не должна мешать императору и домочадцам спокойно почивать, – бормотал Иван, обозревая кухонный корпус. – Следовательно, покои басилевса располагаются с другой стороны, приблизительно там.
Иван подождал, когда двор наполнится гомонящей челядью, смешался с толпой, подхватил один из ящиков и вошел в распахнутые настежь двустворчатые двери. Уместил взятый груз на гору подобных же ящиков, двинулся в обратный путь… но исчез на полпути. И никто, никто не хватился здоровенного челядина.
Да и был ли он вообще?
– Эвисса Палома! – Невысокий человек с холодными серыми глазами и губами, стянутыми в одну узкую линию, мерно вышагивал перед Пальмой. – Не в нашем обыкновении давить на людей, но эта мера является вынужденной. Предупреждаю, не раскачивайте лодку, в которой находимся все мы. Неровен час, перевернется – ко дну пойдем друг за другом!
Палома слушала молча, отвернувшись к окну. Места за окном были незнакомые. Понятно только одно: особняк, куда ее привезли, располагался где-то в ближайшем пригороде Пантеонии. Палома признавала, что охранка сработала виртуозно. Впрочем, искусство охранки обставлять исчезновение людей вряд ли превзойдет искусство одного здоровенного субъекта дарить окружающим неприятности. Невзирая на чины и различия.
Еще неизвестно, что переможет.
– Мне непонятно упорство, с каким вы цепляетесь за прошлое! – Палома гневно тряхнула волосами. – Тот, кого вы по привычке именуете императором, – гиря на ногах Пераса! Осмельтесь ее сбросить – и через десяток лет вы не узнаете этот печальный мир!
– Неужели? – всплеснул руками тонкогубый. – И лунные звери исчезнут? Исчезнут тупость и жадность? На землю просыплется манна небесная, а безымянные обретут дар красноречия и поголовно обзаведутся Именами?
– Смейтесь, смейтесь, дем Лаон, – Палома снисходительно кивнула. – Вам недоступны полет мысли и широта воображения. Все это будет, но, увы, без вас.
– Да-да, – кивнул Лаон. – У меня полностью отсутствует воображение, а мысли ходят исключительно строем. Зато, – его голос стал строже, – мне очень хорошо знакомы понятия «честь мундира» и «присяга». Давайте покончим с демагогией и театральными восклицаниями. Лучше скажите, неужели вы на самом деле предполагали усадить на трон шестилетнего ребенка?
– Императорская кровь не имеет возраста, – высокомерно улыбнулась Палома.
– К сожалению, она имеет срок жизни и две даты на погребальной табличке. И это печалит сильнее всего.
– Вы не посмеете обидеть ребенка!
– Кто говорит о ребенке? – усмехнулся тонкогубый Лаон. – Против малыша мы ничего не имеем. Но как охрана действующего монарха хотим высказать несколько претензий эвиссе Уэве. Для нас вы – очередная заговорщица и подстрекательница к свержению монарха. Не первая и, увы, не последняя. К сожалению, вы не понимаете, что, лишившись вашей поддержки, мальчик долго не протянет. Вы ведь знаете, сколько пастей клацает зубами у горлышка юного Ромаса. А что, он действительно Ромас?
– Сами знаете, что да. Настоящий и бесспорный. И наверняка стократ более…
Лаон прервал ее сердитым жестом.
– Умоляю, эвисса, больше ни слова о слабости монарха! Вы ходите по грани и вот-вот за нее свалитесь. Я просто обязан буду бросить вас в мрачные застенки. Забудьте свою бредовую идею, останетесь целы.
– Мне угрожает имперская охранка, призванная, наоборот, беречь пуще ока?
– Угрожаем? Спаси нас, Фанес всеблагой, от подобной глупости! Но, эвисса Палома! Ваш талант вносить еще большую сумятицу в, казалось бы, и без того полный хаос… Он просто поразителен! Изолировать вас на какое-то время – это просто реакция самосохранения, единственно разумный шаг для нас. Хотите начистоту? Если заговорщики проредят чересчур плотные ряды своих конкурентов, охранка, сами понимаете, не сильно опечалится. Впрочем, для вас важнее помнить вот о чем: на вас все еще лежат некоторые обязательства. Как ту: преданное служение императору и Перасу. Ввязавшись в грызню за трон, вы об этом позабыли! Нехорошо, эвисса!
– Буква закона слепа! – отмахнулась Палома.
– А дух закона – глух! – отчеканил тонкогубый. – Еще раз повторяю: услышьте, наконец, что вам говорят! Позвольте ребенку хотя бы достичь совершеннолетия. Кстати, где вы его прячете?