— Кто? — не понял Илья.
— Ну, эта… как ее… вдохновление…
— А-а-а… в принципе может… если, конечно, на стрелке базар фильтровать не будешь.
— Какой ты умный, — потрясенно прошептала Центральная, — какие слова диковинные знаешь…
— А что такое стрелка? — заинтересовалась Левая.
— Я уже местным браткам растолковывал, — отмахнулся Илья, — у них спросишь.
— Это какие братки? — ревниво насторожилась Левая.
— Да есть тут на болоте одна троица мохнатая.
— Черти? — догадалась Центральная.
— Угу, — подтвердил догадку Илья. — Но мы отвлеклись. Речь-то о вдохновении шла. Как его поймать!
— Как? — хором вопросили головы. Похоже, этот вопрос волновал не только Центральную.
— Элементарно просто. Как утверждают лучшие меди… э-э-э… ведуны, вдохновение приходит, когда корка от подкорки отделяется.
— Это как? — Левая положила свою морду на перила крыльца, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Что такое корка?
— А подкорка?
Посыпались вопросы с разных сторон.
— Ну, это по-научному… по-ведунски, значит… вот это корка. — Илья выразительно постучал по выпуклому черепу Левой. Череп отозвался глухим протяжным звуком.
— Как по чему-то пустому, — удивилась Левая.
— Гм… могло быть и хуже, — пробормотал Илья, но внимания на этом заострять не стал. — Так вот, — тоном опытного лектора продолжил он, — а то, что ниже, — он протянул было руку, чтобы еще раз постучать, но вовремя одумался, — подкорка.
— И их надо отделять? — Правая заинтересованно хлопала глазами.
— Надо! — решительно заявил капитан.
— И что, отделишь и сразу стихами заговоришь? — с сомнением спросила Левая.
— Запросто. Если не белым, то черным стихом обязательно, — заверил Илья, логически рассудив, что если есть белый стих, то черный быть просто обязан.
— Как их отделять? — жадно спросила Правая. Левая затаила дыхание. Технология отделения корки от подкорки волновала, похоже, как левую, так и правую голову. Центральная ревниво посмотрела на них и высокомерно фыркнула:
— А мне и отделять ничего не надо. У меня все, что нужно, от рождения отделено. В любой момент на любое слово рифму слеплю.
Правая и Левая недобро покосились на нее.
— Да? — притворно удивился Илья. Он почувствовал назревающий конфликт и решил чуть-чуть осадить зазнавшуюся Центральную. — Выдай рифму на слово «пакля». — Приключения Незнайки он знал почти наизусть, в детстве это была его любимая книжка.
Центральная закатила глаза и начала что-то тихо бормотать про себя. Правая и Левая радостно захихикали.
— Задачка не для начинающих, — остудил их пыл Илья. Головы утихомирились.
— Значит, если я их отделю, то сразу стихами базарить буду? — на всякий случай еще раз уточнила Левая, сгорая от нетерпения.
— Ого! — крякнул от удивления Илья. — Не знаю, как Правая, но если твою корку отделить, то из подкорки такое посыплется… Но все равно молодец. На лету ловишь.
— Так как, папа? Не томи! — взмолилась Левая.
— Очень просто. Специально для этой цели умные люди и придумали эликсир. — Капитан выразительно постучал ладонью по ведру самогонки. — Но вдохновение, как я уже говорил, дама капризная, не спугните. Принимать нужно по чуть-чуть. Все ясно?
— Ясно! — радостно закивали Правая и Левая. Центральная продолжала что-то бормотать, тупо уставившись на луну. Илья вытащил на крыльцо все оставшиеся ведра, уверенный, что к утру Горыныч их непременно утилизирует.
— Отдохнуть не хотите? — на всякий случай спросил он, заранее уверенный в ответе.
— Нет-нет, — загалдели Правая и Левая, — мы тут… это… вдохновение ловить будем. Ты, папа, иди, отдыхай. Притомился небось за день. А мы твой сон постережем, о поэзии побеседуем.
Удовлетворенный Илья прошел в горницу, стянул с себя гимнастерку, соорудил из нее что-то отдаленно напоминающее подушку и завалился спать.
Кощей, несмотря на солидный возраст (Бессмертный все-таки), никогда раньше не страдал бессонницей и отсутствием аппетита. Пока не вернулся Иван-дурак. Первой ласточкой надвигающейся беды был факт дезертирства Соловья-разбойника, рванувшего в родные Муромские леса, и миссионерская деятельность Лиха Одноглазого, возомнившего себя Парацельсом. Это заставило пойти Кощея на малоприятную сделку с Люцифером, беспардонно облапошившим Его Бессмертие. Правда, кто кого надул, еще вопрос! Не на того напал! Кощей засмеялся сухим старческим смешком, ехидно потирая руки.
— Когда-нибудь ты заглянешь в свою канцелярию, — погрозил он пальцем в пространство, — и очень удивишься!
Дело в том, что, как утверждала Кощеева мама, души у него нет, не было и не будет, если он, к своему несчастью, пошел в папу, который, скотина такая… Дальше, как правило, Кощеева мама разражалась пространной тирадой, пересыпанной кучей непонятных слов, отчего личность таинственного папы, которого Кощей так никогда и не увидел на протяжении всей своей очень и очень длинной жизни, была овеяна ореолом романтики. Маленький Кощей тогда раз и навсегда решил для себя, что он вылитый папа, хотя факт отсутствия души почему-то тщательно скрывал от окружающих. А раз так, то и взять с него Люциферу будет нечего. Хуже другое. Посад Василисы превратился в болото, в котором тонули его лучшие кадры и наемная сила. Перед глазами Кощея до сих пор стояла картина взбесившейся своры чертей, пытающихся подцепить его на рога.
— Перевербовал, гад, — мрачно прошептал Кощей, вспоминая эту сцену. — И чем это он их подкупил? — Кощей зябко передернул плечами и, не вставая с кресла, помешал кочергой тлеющие угли. К старости он стал мерзляв, и даже в самое жаркое время года камин здесь всегда горел. По сравнению с тронным залом обстановка в малом зале была более скромная, но очень уютная. Живопись была представлена одним-единственным полотном. Кощей Бессмертный верхом на Змее Горыныче совершает облет своих владений. Далеко внизу смерды падают ниц, трепеща от одного только вида Его Бессмертия. Кощей тяжело вздохнул, сполз с кресла и подошел к картине. Где оно, былое величие? Слуги стали дерзки, а смерды нет-нет да начинают зубы показывать.
— Вся надежа на тебя, Горыныч, — прошептал он, нажимая едва заметный бугорок на стене под полотном. Картина плавно скользнула в сторону, открывая нишу, заставленную изящными кувшинчиками, амфорами и бутылочками. Небрежно отодвинув рюмку в сторону, Кощей доверху наполнил бокал, украшенный монограммой «КБ», рубиновой жидкостью из пузатой бутылки. Медовуху он не признавал, считая ее напитком варваров, а из заморских вин предпочитал ароматную, шипучую выжимку хмельных ягод его далекой родины. Самые ценные сорта с виноградников провинции Бурда стояли отдельно в бутылках толстого темно-зеленого стекла. Как правило, содержимое этих бутылок Кощей смаковал из своей миниатюрной рюмочки, закатив глаза от наслаждения. Но, когда на него накатывала депрессия, как, например, сейчас, он принимал только рыльское или борзенское. Осушив бокал, Бессмертный тут же налил второй, докостылял с ним до кресла и стал ждать эффекта. Обычно борзенское быстро поправляло настроение, но в эту ночь даже хмель не мог заглушить тревогу. Кощея мучили дурные предчувствия. Иван ведь не сокрушал силой своих врагов-недругов, как три года назад. Нет, он их умудрялся делать своими союзниками. А что, если Горыныч тоже… Одна эта мысль заставила передернуться. Борзенское плеснулось на колени.
