И из этого-то зеркала безо всякого вреда для себя, без звона, шума-грохота и брызганья осколков и вывалился Уильям Магнус на неприветливый пол российского красного уголка, причем тут же приглушенно взвыл: соприкосновение с полом не прошло даром для крутого ученого лба Вилли. Мало того. На Гогейтиса свалились два отполированных до зеркального блеска серебряных щита, которые он протащил с собою для исполнения своего грандиозного плана. Щиты неласково брякнули Уильяма по… по ногам. В целом, по ногам.
«Вечно я погрешности не просчитываю до конца! — выругал сам себя магистр. — А ведь еще в детстве говорили мне, что точность никогда не бывает лишней!»
Он приложил к набухавшей на лбу шишке ладонь, потом бережно потер ушибленное серебряными щитами место и лишь после этого огляделся.
Поначалу осмотр его даже испугал.
Красный уголок клуба села Верхние Затиральники и в лучшие свои времена не блистал красотой, а тем паче изяществом. На его посеревших от пыли и длительного отсутствия ремонта дощатых стенах висели унылые плакаты, лозунги, стенды и транспаранты с призывами закончить посевную в срок и повышать надои в период перестройки. Зачехленные паутиной переходящие знамена в неясном свете комнаты казались похожими на разочаровавшихся в своем труде наемных убийц. Треугольнички ветхих наградных вымпелов напоминали остатки штандартов побежденных древних армий. Сломанные стулья, колченогий журнальный столик с дыркой посреди столешницы (дырку пыталась прикрыть покореженная старая галоша сорок пятого примерно размера) и две садистски изуродованные радиолюбителями и просто алкашами акустические колонки от неработающего стереофона «Блесна» выпуска 1978 года, сиротливо торчавшие посреди замусоренной комнаты, делали интерьер совсем уж кладбищенски мрачным. Поэтому Уильям, едва придя в себя и более-менее освоившись, поспешил покинуть эту комнату, благо что дверь (как и предупреждала Карина) была не заперта.
Сам же клуб, состоявший из большого зала заседаний, маленького зала для танцев и комнатушки для просмотров привозных кинофильмов, по случаю весеннего долговременного запоя сторожа и перманентного отсутствия культурно-развлекательной программы был совершенно безлюден, что немало порадовало Уильяма. Но он, следуя советам своей оставшейся, в герцогском замке возлюбленной, не торопился выходить на свет Божий. Пристроившись у немытого окна, за которым медленно дотлевал погожий мирный деревенский день, Уильям Магнус Гогейтис дожидался наступления сумерек. В сумерках его черный камзол и черные же бархатные штаны с высокими сапогами будут вполне уместны и, как выразилась Карина же, «современны».
Едва закат погас где-то на середине загаженной бензином и сливом с птицефабрики местной речки под странным названием Сладкая Упыринка, Уильям Магнус, справившись с несложной конструкцией оконных шпингалетов, выбрался с черного хода деревенского клуба, отряхнулся брезгливо (все-таки пыли здесь было чересчур много!) и короткими перебежками, стараясь не попадаться никому на глаза, направился к стоящей под наполовину спиленной березой избе с ярко-красной черепичной крышей. Здесь, согласно четким указаниям Карины, жила ее мать, Сирена Федоровна Свердлова, одна из лучших работниц местной птицефабрики.
Не все, ох, не все возможные варианты визита к маме просчитала Карина, инструктируя Уильяма. Например, она вовсе не предусмотрела того, что в этот вечер ее давно вдовствующая мама окажется дома не одна.
В тот момент когда Уильям вежливо постучался в обитую изодранным дерматином дверь бывшего Карининого жилища, Сирена Федоровна как раз накрывала на стол. Ее посетитель, бывший передовой бригадир трактористов, в этот момент пока развлекался тем, что вдумчиво и обстоятельно дегустировал изготовленный Сиреной Федоровной свежий самогон, а заодно изредка поглядывал на стыдливо белеющее в углу комнаты ложе деревенской страсти, которой (страсти) еще не пришел черед, ить какая ж страсть без самогону… В ходе дегустации экс-бригадир только было собрался внести рационализаторское предложение по способу очистки первача при помощи купороса и пропитанного марганцовкой войлока, как и раздался стук в дверь.
— Кого еще черт принес на ночь глядя? — Сирена Федоровна поставила на стол миску с салатом «оливье по-деревенски» и нервно отерла руки передником. Она почему-то подумала, что это заявилась соседка — сплетница Райка — опять занять спичек или керосину до пенсии. Если соседка увидит, что у Сирены Федоровны гость, об этом завтра же примутся судачить все Затиральники… Хотя у самой Райки только ленивый промеж ляжек не грелся. Шлюха паскудная! Принесла ее нелегкая, стерву языкастую!
Стук повторился.
— Иди открой, что ли, — встревожено посоветовал бывалый тракторист и закрылся от возможных неприятностей стаканом с новой порцией самогона.
— Ох, я ей сейчас выскажу, шалаве неудойной, чтоб вдругорядь не шлялась! — уверенная в том, что приперлась-таки Райка, пообещала в сердцах Сирена Федоровна и вышла в сени. Однако, когда она открыла дверь, заготовленная ядовитая фраза «Чего приперлись, Раиса Ляксевна, ай опять соль на ночь глядя кончилась, ж… посолить нечем?!» застряла у нее в горле.
— Добрый вечер, — слегка коверкая слова, сказал незнакомец в черном. — Могу я войти, чтобы поговорить с вами? Это весьма важно.
Сирена Федоровна уловила легкий, но очень изящный акцент, присутствующий в речи симпатичного, но слишком уж странно одетого мужчины, и ей почему-то показалось, что это иностранный шпион.
— Вася! — отчаянно крикнула она, забыв про все правила конспирации. — Иди сюда, тут шпион!!!
Бригадир-самогоновед на зов явился незамедлительно, при этом, правда, крепко держась за стену, поскольку самогон оказал на него самое мощное и сногсшибательное воздействие.
— Г'ыде шпион? — спросил Вася.
— Послушайте, — мягко проговорил Уильям, с некоторой опаской поглядывая на мужлана, напоминавшего внешностью кусок доисторической породы, силой тектонических преобразований отколовшийся от скалы. — Я вовсе не шпион, с чего вы взяли?
— А эт-то мы счас раз… раз… разг'ылядим! — пообещал каменнолицый поздний гость Сирены Федоровны.
Уильяму совершенно ни к чему были лишние разговоры, долгие объяснения, пререкания и упреки типа: «Да брешешь ты все, мужик!» К тому же всю свою миссию Гогейтису требовалось выполнить строго до полуночи (по местному времени). А миссия у него была… Ну да, практически невыполнима. Поэтому Уильям улыбнулся обезоруживающе кроткой улыбкой и сказал:
— Нет причин для беспокойства. Поверьте, Сирена Федоровна. Я из столицы, привез вам большой привет от вашей милой дочери.
— Ах! — только и смогла проговорить Сирена Федоровна, от волнения осев в вовремя подставленные крепкие руки Василия-тракториста.
…Разумеется, «дорогого гостя», по выражению Сирены Федоровны, вопреки всем его отказам- отнекиваниям, усадили за стол с деревенскими разносолами и тем самым самогоном. Уильям, крепко памятуя наказ Кариночки «Не пей там ничего, даже воды!!!», от предложенного угощения деликатно и настойчиво отказался, мотивируя это тем, что он заглянул буквально на несколько минут.
— Я здесь проездом, — объяснил Уильям. — И госпожа Карина просила меня передать вам от нее большой привет.
— Ох! Госпожой ее даже величаете! — всплеснула руками Сирена Федоровна. — А я уж и не чаяла, где и как теперь живет моя Кариночка. Писем из Москвы от нее уж, почитай, больше полугода нет… А вы с моей дочкой в Москве познакомились?
— Да, — начал излагать придуманную Кариной легенду Уильям. — Дело в том, что я являюсь директором театральной студии «Новое пламя». Однажды на премьеру одного из студийных спектаклей пришла ваша дочь. Представление произвело на нее неизгладимое впечатление. После спектакля мы с Кариной говорили… долго говорили, и я предложил ей роль в нашем театре.
— Ой! Ажно не верится, что дочушка стала артисткой! И кого же играет моя Кариночка в театре вашем? — Сирена Федоровна так увлеклась выслушиванием рассказа незнакомца, что и не заметила, как ее
