Весь отряд, включая и Даниила, замер в ожидании. Если это пришла подмога к ливийцам, то жить им осталось считанные минуты. Только вот Упуат почему-то не выражал беспокойства.
Вот из-за барханов появились первые всадники.
Ливийцы заорали. И это был вопль недоумения и даже страха.
К ним широкой дугой мчались черные всадники на… полосатых скакунах.
А впереди летел светлокожий великан, чье лицо украшала развеваемая ветром огненно-рыжая борода.
— Это не ливийцы! — заорал Данила. — Мы спасены!
— Еще неизвестно, как бы не было хуже! — бросил Джедефхор.
Стрелой подлетели непонятные спасители к их холму.
Вблизи оказалось, что это чернокожие гиганты (любой из нубийцев, служивших в египетском войске, показался бы подростком в сравнении с ними), с длинными копьями, большими луками и мечами у пояса.
Эти луки тут же были наведены на ливийцев, в нерешительности остановившихся на месте.
А рыжебородый, выделявшийся ростом и статью даже среди своих высоченных соратников, спрыгнул со спины зебры («А говорили, они не приручаются») и подошел к египтянам, все еще не знавшим, как реагировать на все происходящее.
— Мое почтение сыну фараона Хупу, царственного собрата отца моего!
Рахотеп и Джедефхор недовольно насупили брови. Искажение священного имени живого бога пришлось им не по нутру.
— И его спутникам тоже привет! — закончил великан. — Я Наакон, сын Наакона, пятого царя этого имени, правящего страной Куш, которую некоторые чужеземцы, не знающие нашего языка, — легкая улыбка возникла на вполне негритянских губах рыжего, — именуют Эфиопией. А это, — жест в сторону по- прежнему готовых к бою всадников, — мои воины, прибывшие, чтобы сопроводить вас к вашей цели.
— Как ты нашел нас? — только и смог спросить Джедефхор.
И только потом добавил, словно спохватившись:
— Сын достойнейшего отца.
Наакон искренне рассмеялся.
— Разве на пальце у вашего чародея нет кольца моей сестры? Или ты думаешь…
В эту секунду со стороны ливийцев послышались воинственные вопли, удары в медные щиты, и беседа оборвалась сама собой.
Орда ливийцев двинулась вперед, готовясь перейти на бег. Но тут перед войском появилась одна из колесниц, на которой стоял, опершись на копье, крупный мужчина в немее и пестрой набедренной повязке. Такие передники Даниил видел только на египетских придворных, и вполне возможно, кому-то из них она раньше и принадлежала. Но вот откуда он раздобыл головной убор фараонов?
«Не иначе какую-нибудь царскую гробницу обчистил. С этих гиен станется».
Величественным жестом руки толстяк остановил своих подчиненных и хлопнул возницу по спине. Тот тронул поводья, и колесница проехала метров тридцать по направлению к позициям египтян и их нечаянных союзников.
Скудное одеяние предводителя ливийцев было украшено золотыми и серебряными подвесками, ярко блестевшими на закатном солнце, а в руке он держал отполированный до яркого блеска бронзовый меч. Вид у него, однако, был не грозный, а скорее комичный.
— Я военный вождь рода Асеми, Самасих, сын Самасиха! Обо мне слышали в Та-Кемете и в землях аму и хабиру. И в твои земли, вождь чернокожих, я тоже ходил и возвращался с добычей, — изрек он.
«Не иначе вместе с египетской армией», — подумал Данила.
— Я не боюсь тебя! Уходи. Я пришел за этими людьми, и не далее как сейчас они познают рабские колодки и страх смерти! Я жду!
И застыл в высокомерной позе, поставив ногу на плечо колесничего — молоденького стройного паренька лет пятнадцати.
— Это я пришел за этими людьми, и ты получишь их не раньше, чем падет последний из нас! — проорал в ответ Наакон.
Он явно не боялся и даже презирал заносчивого ливийца.
— Скажи, зачем тебе сдались эти жалкие псы? — спросил, изо всех сил напрягая голосовые связки, толстяк. — Они враги тебе и мне. Их нужно уничтожить, а сердца и печень этих вонючих египетских собак будут приятны моему богу…
Упуат при последних словах зло заворчал, и в его рыке Даньке явственно почудилось: «Ну, я тебе еще покажу собаку!»
— Значит, твой бог предпочитает собачатину? — издевательски рассмеялся Наакон. — Ну, тогда мой тебе совет: налови побольше шакалов, и ему будет еще приятнее!
Ливийцы вновь двинулись было вперед, поднимая оружие и издавая гневные крики. И снова яростный жест вожака отшвырнул их на прежние позиции.
— Я не уйду! — заорал в ответ Самасих, поднявшись во весь немалый рост на колеснице. — Зачем тебе губить своих воинов, о сын царя великого Куша?
