Рыжебородый вытащил свое оружие из ножен, словно проверяя.
У Данилы едва не отвалилась челюсть — меч был выкован из темно-серого блестящего металла. Археолог даже не сразу понял, что перед ним редкостное и дорогое в этом мире железо. Но разве железо уже было известно?
Тут только он обратил внимание, что и наконечники копий у отряда Наакона, и ножи сделаны из этого металла.
У командира египтян загорелись глаза.
— Будь у вас побольше таких мечей, не знаю, что бы стало с Та-Кеметом, — бросил Рахотеп с завистью.
Наакон с улыбкой кивнул, и по выражению его лица Горовой понял, что уж в этом вопросе как раз никаких сомнений быть не может.
Он бросил взгляд в сторону противника.
Ливийский отряд гудел, размахивая руками, все еще не в силах переварить случившееся.
Впрочем, теперь это уже был не отряд воинов, готовых к схватке, а нестройная толпа, в момент лишившаяся вожака.
Затем из рядов ливийцев вышел весьма немолодой мужчина. Неторопливо пересек разделяющее противников пространство, игнорируя направленные на него копья и стрелы.
Судя по всяким амулетам и фигуркам, висящим на его поясе и шее, это был ливийский колдун или шаман.
Он неприязненно покосился на своего коллегу, еще более неприязненно, но при этом и с откровенным страхом — на Упуата, а затем с достоинством подошел к Наакону.
— Я Крух, главный чародей рода Асеми, которому ведомы тайны неба и земли, служитель великого Нгаа, Властелина Бури, — изрек ливиец, при этом уморительно задирая голову, дабы смотреть в лицо Рыжебородому. — Я пришел, чтобы узнать размер выкупа, за который ты, сын уважаемого нами царя южных земель, освободишь нашего вождя.
Его морщинистое лицо выразило наибольшее почтение, на которое этот представитель древнего клана разбойников только был способен.
— Выкуп будет такой, — сообщил Наакон. — Вся ваша стая убирается, чем дальше, тем лучше. Остаешься только ты, чародей, чьи умения могут сравниться только с длиной и силой твоего изношенного клинка… И эфиопы, и египтяне, поняв, что речь идет вовсе не о кинжале, висевшем на бедре шамана, дружно рассмеялись, по достоинству оценив двусмысленную шутку. — Ну и трое-четверо воинов, которые заберут с собой вашего вождя, когда мы придем туда, куда идем.
— Хорошо, — бросил ливиец. — Ты победил, и твоя воля. Мы уходим…
— Ты остаешься, — как бы между прочим напомнил Наакон. — Но я должен сообщить своим…
— Ну, так пусть кто-нибудь из ваших придет сюда, и ты отдашь ему нужные приказы, — увесистая рука темнокожего принца как бы по-дружески легла на плечо шамана.
— Будь по-твоему, — обреченно процедил ливиец и, подняв обе руки, выкрикнул несколько имен.
От толпы отделились три воина, как заметил археолог, тоже не первой молодости. Видно, самые авторитетные в этой банде. А может, просто папаши и дядья всей этой бессмысленно топчущейся на месте молодежи.
В несколько слов чародей объяснил им ситуацию, и они шустро вернулись к своим. Заметно, что не все остались довольны — кое-кто из юнцов попытался возражать и даже хвататься за меч, но, получив пару подзатыльников, живо унялся.
Колдун мрачно наблюдал, как уходят прочь его соплеменники.
— А кто это был с вами? — как можно более небрежно спросил Данила. — Ну, тот, что на своей колеснице припустился, как будто сам Змей-Апоп за ним гнался?
— Тебе-то что, египтянин? — хмуро бросил ливиец. — Если у тебя какие-то счеты с этим проклятым колдуном Нгаа, то не советую связываться с ним — его сила больше твоей. И даже моей, — добавил он со вздохом. — Даю тебе добрый совет, хоть ты его и не заслужил. Забудь о нем. Не в добрый час попался он нам на пути. Мы лишились добычи, ибо богатый караван, который мы стерегли, уже наверняка успел уйти; наш вождь опозорен, а я сам стал наполовину пленником. И все потому, что соблазнились его словами — взять в плен принца Египта и принести в жертву нашему богу сердце великого колдуна!
Как ни странно, Данька не испугался, узнав об участи, которую уготовил для него этот седой колдун.
— Кстати, о богах. Как там поживает уважаемый Нгаа, который изрыгает пламя и рычит, словно тысяча громов? — с невинным видом осведомился Данька, вспомнив о папирусе, показанном ему Гором.
— Тебе ли, чародей Джеди, продавшему все свои семь душ свирепым египетским богам, не знать, что Нгаа все еще не оправился от того подлого удара, что нанес ему силой твоих хозяев жрец Носатого Абул Хасаратх? Увы, наш бог болен и слаб… Но придет время, когда он восстанет в мощи своей и тогда…
Тут ливиец запнулся, сообразив, что находится в неподходящей для подобных пророчеств компании и обстановке. И без того уже к их беседе стали прислушиваться несколько египтян, да и как из-под земли появившийся черный шаман внимательно смотрел на него.
— А не фиг было соваться, куда не надо! — вдруг злобно процедил археолог.
Шаман отошел, возможно размышляя над тем, что означают непонятные, но, надо полагать, магические слова «не фиг»?
Горовой же подумал, что слава его, вернее, чародея Джеди, уже успела перешагнуть рубежи Та- Мери.
Вот только гордиться этим или сожалеть?
