осязаемым, — на нем появились шероховатости, неровные линии, ложбинки и впадины. Солнечные блики осыпались с тонированных стекол блестящей стружкой. Пыль катилась, перемещалась у обочины. Песчинки с величавой неспешностью обгоняли друг дружку.
Из-за угла вынырнула какая-то фигура. Парень шагал, не глядя по сторонам, засунув руки в карманы. На черный джип он, казалось, даже не посмотрел.
Курт заметил, что на нем нет капюшона, но как-то вскользь, ничуть этим не обеспокоясь. Ему было все равно, как он выглядит и что про него подумают. Он стоял и неотрывно смотрел на открывавшуюся дверь.
Первой показалась рука — серый форменный рукав. И нашивка.
Курту не потребовалось напрягать глаза, чтобы рассмотреть Улей на багровом фоне. Эту эмблему он распознал бы и за километр. Крепкая рука толкнула дверь, та мучительно-медленно распахнулась.
В следующее мгновение время понеслось вскачь. А именно: восстановило свой обычный ритм. Курту же показалось, будто события, отталкивая друг друга, стремились втиснуться в первый подвернувшийся временной отрезок. Это было очень похоже на огромный снежный шар, что, пущенный с горы, катится вниз, наворачивая на себя все новые и новые пласты снега…
Из подъезда вышли двое. Они оставили дверь широко открытой и, громко о чем-то разговаривая, направились к джипу. Оба были облачены в темно-серую униформу, которая сидела как влитая на их стройных фигурах. На плече у каждого болтался автомат.
Волк не слышал слов, или же смысл просто не доходил до него.
Он не мог бы сказать даже, о чем он сам думает, полностью отдавшись инстинкту. Он слышал, как бухает в груди сердце, осязаемо чувствовал, как закипает кровь в жилах, как удушливой волной на него накатывает ярость. Хотелось закричать, заплакать — но слез не было. С самого раннего детства Курт ни разу не плакал, а сегодня выплакал все слезы.
Парни в серых униформах выглядели беззаботными, даже веселыми. Их лица были такими безмятежными, будто они возвращались с дружеской попойки, а не после чудовищного убийства.
Эта безмятежность стала последней каплей. Курт стоял совершенно неподвижно, сжав кулаки с такой силой, что когти впились в ладони. Безволосые, похоже, его не заметили, ни один, ни другой даже не взглянул на него, а ведь не обратить внимание на волка было почти невозможно — он стоял посреди тротуара без капюшона.
Впрочем, Курту было все равно, заметили его или нет. Честный бой? Нет, это было не для него. Он жаждал только одного — убить.
Курт сорвался с места, будто спустили курок, и в три прыжка оказался у джипа. Четвертый бросил его на зеркально-черный капот. Тонкий металл скомкался, будто картон, под весом восьми десятков килограммов стальных мускулов и железобетонных костей.
Боек ударил о капсюль.
Безволосые отшатнулись от неожиданности. Но было поздно.
Выпученные глаза привлекли внимание Курта. Он выбросил вперед лапу и пронзил двумя пальцами глазницы безволосого, стоявшего ближе. Парень истошно завопил. Загнутые когти глубоко погрузились в его сложный оптический прибор, созданный самой природой. И все же не настолько глубоко, чтобы для охранника на этом все кончилось.
Занялась искра. Вспыхнул порох.
Второй охранник отступил назад и, широко раскрыв рот, — Курту он показался темной, непроглядной пещерой, — судорожно пытался сдернуть с плеча автомат. Это у него никак не получалось, поэтому он продолжал пятиться.
Волк подпрыгнул и приземлился почти рядом с ним, в каком-то метре, затем, молниеносно метнувшись вперед, вырвал у него из рук автомат и отбросил в сторону. Через долю мгновения прогрохотала очередь; где-то в стороне свистнул рикошет; лязгнуло, посыпались осколки.
Курт сбил безволосого с ног и, нагнувшись, перегрыз ему глотку.
Зубы погружались в мягкую плоть, разрывали трахею и артерии. Рот сразу же наполнился густой соленой жидкостью. Так было и с Майклсоном. Ярость, владевшая Куртом, не знала предела. Он желал уничтожить, раздавить, смять и размазать по асфальту существо, находившееся под ним.
Вскоре на зубах захрустели хрящи, следом — позвонки.
Волк с сожалением отстранился. Безволосый превратился в безнадежный во всех отношениях труп.
Откуда-то со стороны донесся жалобный всхлип.
Курт повернулся и увидел, что другой охранник стоит на коленях, одной рукой ощупывая кровавое месиво, в которое превратились его глаза, а другой слепо шарит в липкой луже на асфальте, будто пытаясь что-то найти.
Ощерившись, волк поднялся на ноги.
Пуля, преодолевая нарезку ствола и теснимая пороховыми газами, помчалась к цели.
Безволосый, которого Курт заметил вечность назад на другом перекрестке, мчался по улице во весь опор. Искаженное ужасом лицо то и дело оборачивалось — конечно же, в сторону Курта. Движения его и без того были не слишком верны, парень то и дело спотыкался, но тут же выравнивался и мчался дальше, подгоняемый страхом. Да уж, не каждый день увидишь, как какой-то монстр расправляется с двумя автоматчиками.
Волк хотел было броситься в погоню, но тут же передумал.
Вместо этого он направился к охраннику. Тот услышал шаги, обезображенное лицо повернулось к волку. Вместо глаз зияли окровавленные дыры. Губы беззвучно шевелились. Оружие валялось в стороне, отброшенное туда не то Куртом, не то самим безволосым.
Курта трясло от неутоленной ярости. Он схватил охранника за волосы и с силой потянул на себя. Голова парня запрокинулась, он тихо застонал. На волка уставились две кровоточащих глазницы. Кровь струилась по лицу, аккуратно огибала губы и капала с подбородка. Глазные яблоки превратились в желеобразное месиво. Там не было ничего, кроме боли и тьмы.
Страшной боли и тьмы.
— Пожалуйста, не убивайте! — взмолился парень. — Я сделаю все, что хотите…
Курт нахмурился.
В кровавом мареве, застилавшем его мозг, появился проблеск — слабый намек на мысль. Пусть оживит всю стаю, или же, по крайней мере…
Лапа волка с растопыренными пальцами зависла над лицом безволосого, отбрасывая на него пятипалую тень.
Лицо под нею было залито кровью.
Безволосый не двигался, ожидая смерти. Кровавые дыры по-прежнему глядели на Курта. Это, вероятно, и остановило когтистую лапу. Нехотя сжавшись в кулак, она опустилась.
До Курта дошло, что бессмысленно требовать от этого жалкого человечишки того, что не в силах сделать никто, и уж тем более этот, не сумевший защитить даже себя самого.
Но все-таки он мог оказаться полезен — вернее, та информация, что хранилась в его памяти. И еще Курт вдруг вспомнил, что, пока он стоит на улице и чего-то ждет, Джейн лежит внутри и… истекает кровью, теряет жизнь с каждой каплей… От этой мысли на него накатил новый приступ ярости.
Он схватил безволосого за шиворот, словно щенка, и поволок к подъезду. Парень стонал, переворачивался, но вырваться не пытался, лишь беспомощно цеплялся за асфальт, обдирая пальцы и кровяня ладони. В какой-то миг он задел рукой автомат, но даже не понял, что это, он вообще не соображал, что с ним происходит.
Он был еще совсем молодым, возможно, ровесником Курта.
Курт втащил безволосого в тамбур и закрыл внешнюю дверь — насколько это было возможно. От замков остались лишь аккуратные квадратные отверстия с оплавленными краями. Бросив парня на пол, волк пошел дальше один. Дверь № 2 висела на единственной петле. Две другие зияли жалкими остатками былой надежности.
Лестница была пуста. Курт помчался наверх. Стеклянные двери были приоткрыты настолько, чтобы протиснулся человек худощавой комплекции. У правого косяка трещал разрядами развороченный
