фактом, - мы имеем все основания подозревать, что именно этим кинжалом был заколот ваш отец!
Вольдемар лишь беспомощно разевал рот, смахивая на вытащенную из воды рыбину.
- Но… - слабым шепотом начал он, - я…
Жестокий служитель закона отмел его робкие возражения сразу, одним коротким движением ладони, не терпящим оправданий и не принимающим каких-либо извинений жестом:
- Милорд, ваша вина уже доказана де-юре! И если она подтвердится де-факто…
- То что тогда? - по-прежнему не понимал Вольдемар.
Помощник прокурора скривил сухие губы в жестокой улыбке и выразительно провел ладонью по своей жилистой шее на уровне кадыка, некрасиво выпирающего над воротником темно-синего форменного сюртука.
Вольдемар чуть не задохнулся от ужаса, отлично поняв этот глумливый жест.
- Но это невозможно! - почти выкрикнул он. - Я не убивал отца! Ведь он же мой отец! - Он смотрел умоляюще, словно призывая всех присутствующих поверить столь весомому аргументу.
- Ну и что? - равнодушно пожал сутулыми плечами законник. - Недавно мы казнили женщину, зарезавшую и съевшую свою единственную новорожденную дочь… Помолодеть, дрянь, хотела. А ради трона, - он торжественно возвысил голос, - еще и не такое сотворить возможно!
- Бред! - сдавленно всхлипнул юноша. - Навет! Поклеп!
- Мы разберемся! - церемонно пообещал бюрократ. - Стилет отдадут магам. И если они выяснят, что кровь на самом деле принадлежит графу Эдмунду, то, - он угрожающе прищурил свои и без того маленькие, бесцветные глазенки, - то храни вас тогда Аола, милорд…
Первые сутки заключения Вольдемар провел в относительном комфорте, запертый в спальне. А на второе утро к нему снова явился тот же крючкотвор, на этот раз настроенный уже далеко не так любезно. Ибо на лезвии кинжала маги действительно нашли кровь и частицы мозга покойного графа, а на его рукояти - отпечатки пальцев Вольдемара. Хотя чему тут удивляться? Ведь этот самый стилет принадлежал к обширной коллекции оружия, используемого для тренировок всех без исключения мужчин маркграфской семьи… Но против улик не поспоришь, и, как юноша ни сопротивлялся, его все-таки бросили в узкий каменный мешок, предназначенный для содержания самых опасных убийц. Допросами руководил Зорган, его завистливый кузен, самочинно объявивший себя регентом. О, теперь-то до Вольдемара дошло, кто стал истинным зачинщиком этого грубого фарса, нелепой пародии на справедливый суд. Но было уже поздно…
- Эй, родственничек, ты там еще жив? - Насмешливый, прилетевший откуда-то сверху голос вывел Вольдемара из полусонного забытья, оторвав от болезненных для души и тела воспоминаний. - Не помер ли, часом, мне на радость?
- Не дождешься, подонок! - сквозь зубы ненавидяще просипел юноша, поднимая голову. - Я еще тебя переживу!
- Ну это вряд ли! - злобно хохотнул Зорган, перегибаясь через край узкого глубокого колодца, прищуриваясь и пытаясь рассмотреть израненного пленника, скорчившегося на дне жуткого каменного мешка. - А ты, оказывается, не только невезучий ублюдок, но еще и безмозглый оптимист к тому же!
- Это ты убил отца?! - крикнул молодой маркграф, сейчас желая одного - узнать правду.
- Я! - без зазрения совести, погано усмехнулся Зорган, прекрасно понимавший всю выгоду своего положения и уверенный в безнаказанности откровенного признания. - И кинжал в твою спальню тоже я подбросил. Сначала я надеялся, что ты не вынесешь нечеловеческих пыток и сознаешься в том, чего не совершал. Но ты оказался крепким орешком и вытерпел все испытания. Потом я думал, что тебя убьют голод и холод этого подвала, но ты и тут не оправдал моих ожиданий. Признаюсь, братец, ты меня утомил…
- И что ты придумал еще? - хмыкнул пленник, невольно ощущая свое превосходство над мучителем.
- Ты, - ненавидяще шипел Зорган, - ты помеха. Ты стоишь на моем пути к трону, власти и величию, поэтому я избавлюсь от тебя любой ценой…
- Не обманывай себя, кузен, - пророчески пообещал Вольдемар, стараясь придать своему голосу всю доступную ему твердость. - Ты же сам понимаешь, что однажды я вернусь даже из Обители затерянных душ и спляшу танец мести на твоих гниющих костях!
- Ты?! - Зорган язвительно расхохотался, и гулкое эхо его издевки ураганной волной прокатилось по узкому проходу потайного узилища. - Ты?! Да ты уже почти покойник! Не тешь себя миражом спасения, это нереально. Ты обречен…
- Нет! - яростно откликнулся Вольдемар, не желая верить предателю. - Нет!
- Да, да! - почти ласково проворковал виконт, давясь смехом. - Завтра утром тебя выведут на главную площадь Эйсенвальда. По моему приказу из далекой деревушки привезли молодую ведьму, уже успевшую прославиться несколькими сбывшимися пророчествами. Она подтвердит твою вину, а меня объявит спасителем маркграфства, несущим мир и благоденствие всей стране. И тогда тебя казнят…
- Не верю! - из последних сил отчеканил Вольдемар, пытаясь обуздать безысходное ощущение обреченности, сковывающее сердце непробиваемой коркой льда. - Не бывать этому никогда!
- Дурак! - холодно припечатал Зорган, отходя от колодца. - Ладно хоть мне повезло не родиться таким же доверчивым и благородным дураком…
- Я не дурак, - несговорчиво прошептал Вольдемар, расслышав последние слова своего палача. - Я - воин, и моя судьба еще не исчерпана…
Он и сам не понимал, что за странные мысли пришли в его голову, откуда они взялись и к чему породили эту столь непонятную, бесконечно загадочную фразу…
А Гедрон лла-Аррастиг прищурил свои и без того узкие глаза, задумчиво рассматривая три лежащих перед ним вольта, символизирующих Вампира, Злодея и Ведьму. Говоря откровенно, он и сам не ожидал, что именно по его черной воле их судьбы переплетутся столь крепко и неожиданно, свиваясь в тугую нить предназначения. И, надо признать, предназначения весьма неприятного и нежеланного для хитроумного чернокнижника. Но Гедрон ехидно усмехнулся и снова соединил пальцы в сложном магическом жесте, явно замышляя недоброе…
Неустойчивые весы капризной удачи начали склоняться в его сторону.
Глава 3
Герр Хайнц Беренбаум - бессменный староста небольшой деревеньки Ренби, расположенной на севере маркграфства Эйсен, всеми уважаемый и вполне зажиточный пейзанин, горестно вздыхал, сидя за крепким дубовым столом на кухне своего нового двухэтажного дома. Проделывал он это донельзя основательно, на полном серьезе и даже с немалой долей врожденного, сугубо природного артистизма, что неподдельно свидетельствовало об одном: сие ответственное действо стало для него давно привычным, регулярным и не лишенным удовольствия. А ведь если копнуть поглубже и разобраться, то, по обыденным деревенским меркам, кручиниться старосте было совсем не от чего. Проблем с урожаем в этом году не намечалось. Свиньи плодились, будто кролики, а треклятые кролики и того хлеще - оборзели вконец и грозили не только заполонить вместительный сарай до самых стропил своим не поддающимся исчислению приплодом, но и выплеснуться в конюшню. Любимая кобыла герра Беренбаума, носившая кокетливую кличку Бабочка, разродилась настолько замечательным по всем статьям жеребчиком, что приехать полюбоваться на будущего чемпиона деревенских скачек соизволил даже сам маркиз Вульштрасс, эмпир в тридцатом поколении и по совместительству хозяин близлежащего города Вилько. Восхищенно расхвалив шустрого гнедого стригунка, бодро гарцевавшего по загону, маркиз выразил абсолютную уверенность в блистательном будущем сего потенциального чемпиона. Дабы не лишать подрастающую гордость округи счастливого жеребячьего детства, выражающегося, по мнению умного дворянина, в яслях, полных отборной пшеницы, он освободил старосту от уплаты всех налогов сроком аж на целых три года. Подобной щедрости в Ренби еще не видывали, как и столь беспрецедентного везения, так и сыплющегося на начинающую седеть голову дородного, благообразного герра Хайнца. В довершение ко всему к средней дочке
