Песня оказалась душещипательной, как и ее известнейший прототип. Некоторые из посетителей расчувствовались и вытирали глаза платочками. А кое-кто даже послал певице букеты — благо между рядами ходила цветочница с большой корзиной роз, пармских фиалок и ненюфаров.
Вампиршу, страдавшую от неразделенной любви, сменил на сцене простенький маг, развлекший всех нехитрыми фокусами с плазмоидами и шелковыми платками. Я, правда, так и не поняла, как ему удавалось плазмоиды превратить в голубей. Одно слово — магия!
Юля пила пино нуар, а вампиры заказали по второй порции бифштекса с кровью. Я же смаковала кремниевый порошок и была довольна всем на свете…
И тут я вспомнила про Димку, и меня будто в грудь бревном ударили! Я, значит, тут сижу, наслаждаюсь кремниевым порошком, жуирую жизнью, а он лежит в больнице, одинокий, несчастный, попавший туда по моей вине!
Мне стало так нехорошо, что я отодвинула тарелку с недоеденным кремнием. Это не укрылось от проницательного взгляда Юли.
— Что с тобой? — немедленно спросила она. — Кремний попался неудобоваримый?
— Нет… — нехотя протянула я.
— Тогда что?
Я посмотрела на парочку вампиров. Они увлеклись концертной программой и на нас с Юлей не обращали никакого внимания. Это и к лучшему. Чем меньше народу будет знать о моей проблеме…
— Юля, что делать, если в тебя влюбились?
— А в тебя влюбились?
— Похоже, что да.
— Поздравляю. Выхода два: или ответь взаимностью, или пошли далеко и надолго. Хотя первый выход предпочтительнее. Ну что ты на меня так смотришь своими прекрасными вертикальными зрачками? Излагай подробности.
— Понимаешь, Юля, мы с ним работаем вместе. Его зовут Дима Санников.
— Музейный мальчик? Ну-ну.
— А тут так получилось… В общем, я считала и считаю его только другом. И пошли мы с ним в парк погулять. И ему плохо стало.
— Отчего?
— Не знаю.
— Что-то ты темнишь, подруга. Ну ладно, излагай свою версию дальше. А я послушаю.
— В общем, совсем ему плохо — сознание потерял и все такое…
— Ясно. Довела мальчика до эротического перенапряжения. Как в 'Сибирском цирюльнике'.
— Юля, ну как я могу рассказывать, если ты все время меня перебиваешь!
— Молчу-молчу. Говори.
— Я вызвала 'скорую', и его увезли в больницу. Потом поставили диагноз — шоковый эпизод.
— Ого! Молчу.
— А когда я его через некоторое время навестить пришла, он…
— Набросился на тебя и попытался сорвать трусики? От шока…
— Юля!
— Молчу.
— Он попросил меня выйти за него замуж!
Юля долго молчала. Целую минуту или около того. Потом осторожненько поинтересовалась:
— И ты?
Я пожала плечами:
— Отказалась, конечно.
— Тебе предложили замужество и ты отказалась?
— Да.
— Не верю своим ушам. Ну какая нормальная девушка откажется от замужества!
— Юля, я не нормальная девушка. Я умертвие. Я не смогу стать хорошей женой, не смогу родить детей, и вообще неизвестно, какова я буду в постели.
— А у тебя что, после восставления еще ни с кем?
— Ни с кем.
— Музейная девочка! Ты скоро покроешься пылью столетий, как ваши экспонаты, если не найдешь себе любовника. Вот уж поверь. На что я свободомыслящая ведьма, а и то без своего Ромула скучаю, если он куда отлучается. Кто еще так погладит мой хвостик, как он? Значит, ты отказала Диме.
— Отказала.
— Зря.
— Юля, я не могу. И потом, я не люблю его как мужчину.
— Да кого ж сейчас из них, паршивцев, можно любить как мужчину?! Смешно даже. Тиечка, они выродились настолько, что мужчинами их называешь только потому, что у них одна хромосома дополнительная между ног болтается! Разве это мужчины? Слабые, закомплексованные, обидчивые, нервные, самодостаточные! Где руки, как сталь, где плечи, раздвижные, как гармошка у автобуса? Где немногословность, умение пить не пьянея и носить любимую женщину на руках так, что у нее экстаз от одного только мужского дыхания начинается?! Эх, Тиечка! Мужчины по выродились…
— Это банально.
— Но факт. Дай-ка я винца глотну. Вот мой Ромул. Он неплохой, но…
— Я думала, у вас все серьезно.
— Серьезно, конечно. Во всяком случае, если я и соберусь когда-нибудь рожать, то только от него. Он сможет обеспечить всем моего ребенка и меня. А взять их всех вместе — могут ли они? Ничего они не могут.
— Ты преувеличиваешь. Ну хорошо. Если мужчины такие, как ты говоришь, убогие, то почему ты считаешь, что я зря отказала Диме?
— Ты очень одинока, Тиечка. Мы, друзья, — это еще не все в жизни. А Дима бы тебя грел.
— Ну не люблю я его!
— Что ты раскричалась? Успокойся, а то на тебя смотреть будут. Тиечка, меньше всего я хотела тебя обидеть. Только позволь мне предположить одну вещь.
— Предполагай.
— Ты теперь себя чувствуешь виноватой перед всем мужским полом, потому что отказала Диме.
Я нервно согнула десертную ложку:
— Ну… да.
— Верни ложку в исходное положение. Замечательно. А теперь я скажу тебе, что это глупость.
— Что? То, что я согнула ложку?
— Нет, не это, а то, что ты заразилась чувством общемировой вины. Запомни, Тиечка, женщина никогда не должна чувствовать себя виноватой!
— Почему?
— Да потому что женщина и так обделена от природы. У нас на двести граммов меньше мозга, чем у мужиков, опять же, хромосомы одной не хватает… А если мы еще будем виноватиться, да еще перед ними, злодеями, так вообще жизни никакой не будет. Почему у тебя ресницы не накрашены?
— Ну… Я забыла.
— А вот и нет. Ты не забыла, ты просто решила, что раз ты так плохо поступила с несчастным Димой, то тебе надо поставить на себе крест. А это не так.
— Ох…
— Ты очень красивая девушка, Тийя, и у тебя есть одно неоспоримое достоинство. Даже два.
— Каких?
— Забыла? Ты никогда не постареешь, и ты бессмертна. По-моему, неплохая подборочка. Даже мы,
