крестами и иконами, которые я из-за тумана разглядеть не могу, но точно знаю, что они там есть. Слева — памятник Петру Великому — насмешка над великим государем: непропорциональный урод восседает на каменном троне.
Я иду вперед уверенно и целеустремленно. Меня ведет какая-то сила, которую я не знаю, но чувствую, что она зреет внутри меня, точно опара к пиву, и скоро проклюнется — когда я достигну нужной точки… Я иду не спеша. Мне некуда торопиться. В чадном дыму, затягивающем остров в тиски смерти, я двигаюсь вполне свободно…
Вдруг все меняется. Мое лицо облизывает язык пламени, и я слышу звук передергиваемого затвора. Почувствовав опасность, ухожу с линии огня, понимая, что тот, кто засел в тумане, все равно меня достанет. Вопрос лишь во времени…
Гремит выстрел… Пуля, свистнув возле моего уха, уходит в пустоту. Я бегу, чувствуя свою обреченность. Мне не уйти. Смерть настигнет в любом случае, но ведь смерть — это избавление от реальности, в которой ты увяз, словно муха в сиропе. Может, лучше покориться судьбе да отпустить вожжи?..
На бегу лихорадочно ощупываю свои карманы — ни в одном ни намека на оружие! Защищаться нечем… Придется рассчитывать только на собственную реакцию и смекалку…
Я останавливаюсь, приседаю, жду. Опять слышится треск передергиваемого затвора. Бросаюсь на звук, стараясь двигаться в молоке тумана бесшумно.
Выстрел…
Щелчок затвора…
Выстрел…
Вновь щелчок…
Увидел силуэт и ринулся на него… Стрелок заметил движение и начал поворот, но закончить его не успел: я сбил его с ног. Громыхнул выстрел. Я откатился в сторону, первым вскочил на ноги и бросился в бой. Ударил противника в грудь ногой с разворота. Вглядываюсь в его лицо, но оно скрыто дымкой, словно замазано маслом.
Убийца вскакивает. Все это время он не выпускал из рук помпового ружья, которое тут же вскидывает на меня. Я уклоняюсь. Грохочет выстрел. Пуля проходит совсем рядом. Хватаюсь за дуло, резко дергаю его на себя и вырываю оружие из рук противника. Бью его в лицо прикладом. Бело-дымчатая маска окрашивается алым. Проступают черты, и я узнаю человека, покушавшегося на меня.
Передо мной — Трои Епифанов собственной персоной! Живой и скалящийся!
Застываю в оторопи. Руки опускаются. Я не хочу сражаться с Троем хотя бы уже потому, что он недавно умер!.. Отбросив ружье в сторону, разворачиваюсь и бреду прочь.
Но уйти мне не дают. Удар в спину отбрасывает меня вперед. Лечу вперед и приземляюсь к ногам черного Петра Первого. Император ухмыляется, поднимается с постамента и пинает меня ногой.
Я вскакиваю, бью Петра в лицо и бросаюсь прочь: кто же в трезвом уме сражается с памятником?..
Навстречу мне идет Трои Епифанов. Злобно скалясь, он передергивает затвор. Трои не видит, как сзади него возникает силуэт самурая в одежде с вишневыми цветами. Трои наводит на меня дуло. Сейчас грянет смертельный выстрел… Нет, смерть пришла не за мной: Вишневый самурай взмахнул мечом, описал им полукруг и снес голову Епифанова. Она покатилась по мостовой, пронзительно вереща. Самурай, похожий на огромную фарфоровую куклу, посмотрел на меня печально, улыбнулся и растворился в тумане…
Я иду дальше, не представляя, куда и зачем. Вдруг из тумана выныривает Самсон Епифанов с веревкой на шее. Он тянет ко мне руки, пытаясь задушить, но я легко отталкиваю его. Самсон падает, шипит и разваливается на части, которые оживают — каждая сама по себе! Руки, ноги, голова, туловище обретают формы людей. Все на одно лицо — они размножаются с пугающей быстротой! И вот напротив меня стоит армия манекенов, жаждущих моей смерти.
Они двинулись на меня, посверкивая мечами, появившимися в их руках. А мне даже защищаться нечем! Помповое ружье и то я выкинул, поддавшись смятению…
Я уже смирился с гибелью. Манекены окружили меня, нависли надо мной… Но позади них появился самурай, взвился в танце смерти, размахивая мечом направо и налево. Каждый его удар несет погибель манекену. А их все равно меньше не становится! Нет, Вишневому самураю не справиться со всеми!..
Неожиданно самураю на помощь приходит Ваня Дубай. Он возникает на ступеньках собора с ручным пулеметом Калашникова в руках. Пулемет плюет свинцом, отправляя манекенов в их манекеновый рай. Движение дула — и с одной стороны площадь опустела. Движение в другую сторону — и я стою совершенно один.
Трупы манекенов устилают мостовую. Дубай отбрасывает пулемет и направляется ко мне, но дойти ему не суждено: Вишневый самурай, расстроенный тем, что ему помешали навести порядок самостоятельно, подскакивает к Ване и рубит с плеча, рассекая Дубай от левого плеча к правой ноге. Ваня дергается и умирает, упав на землю Заячьего острова.
Я в ужасе отступаю, но не убегаю. Вишневый самурай поворачивается ко мне и медленно приближается, крутя мечом восьмерку. Ближе… Он уже смертельно близок… Я закрываю глаза, и через минуту наступает смерть.
Безболезненная… Быстрая… Легкая…
Вот это сон!.. В ужасе я вскочил с постели, хоть и понимал, что все мои видения не более чем кошмар!..
Прокашлялся, протер глаза и взглянул в окно. Вроде бы день, а на часах восемь вечера… Ах да, белые ночи!
Срочно требовалось привести себя в порядок. Поправил свою одежду, в которой так и завалился спать.
Кажется, где-то здесь оставалась бутылка пива… Вот она, родимая! Открыл и тут же ополовинил — полегчало! В голове прояснилось.
Я спустился вниз, заглянул на кухню и высказал Табачнику свое фе по поводу возмутительного отсутствия ужина. Табачник побожился, что он-де тут ни при чем: это Гонза Кубинец запретил будить, к нему соответственно и все претензии.
Я категорически потребовал ужин. Табачник успокоил: мол, «айн момент», — и будет исполнено. Действительно, через минуту я увлеченно глодал куриную ножку, запивая мясо пивом.
Я заканчивал ужинать, когда во входную дверь позвонили. Даже не шелохнулся, полагая, что найдется, кому открыть. Так и получилось — управились без меня. Потом на кухню заявился Гонза Кубинец.
— Пора будить нашего гения, — ехидно сказал он Табачнику и тут же увидел меня: — О, ты уже здесь?.. Там Ваня Дубай припожаловал. Даже без охраны!
Поднялся из-за стола, прихватил из холодильника две бутылки пива и отправился в гостевой кабинет.
— Пиво будешь? — Я протянул Дубай бутылку. Он отрицательно покачал головой.
— Как хочешь. А я буду.
— Зачем звал? — хмуро поинтересовался Дубай.
— Я не знаю, кто убил Иоланду. Зато выяснил, чем она занималась. Думаю, тебе это не понравится и ты сам сделаешь выводы.
— Говори! — потребовал Дубай.
И я рассказан. Во всех красках, на которые только был способен. Судя по изменившейся физиономии Дубай, Прощелыгин и компания могли примерять деревянные ящики для последнего упокоения хоть сию секунду.
— Это все? — уточнил Ваня.
— Пока да.
— Я ничего этого не знал, — сказал он в свое оправдание, которое предназначалось ему самому, нежели кому-то еще.
Дубай поднялся из кресла и, не прощаясь, удалился. Кубинец закрыл за ним дверь.
