Вот не понимаю я этих людей, разве ж можно в таком месте селиться? Неужто не чувствуют, что страшная-серая-тень прямиком за стенкой живет? По ночам проходит сквозь стенку и сосет из бедных людей удачу. А люди-то неплохие, не то, что прежний хозяин, собака такая, чуть не убил, хорошо, успел сбежать.
Что б вы без меня делали, несчастные! Но не бойтесь, я вас в обиду не дам. Сейчас этот уголок окроплю, страшная-серая-тень войти не сможет. Не навечно, но пока запах не выветрится, путь ей сюда заказан. А запах у меня – что надо, держаться будет долго.
И пойду я отсюда. Не мой здесь дом, и люди не мои. Вот рыбку возьму и пойду, пока благодарить не стали, а то у людей благодарности странные такие, вон уже и сапоги полетели… к дождю, наверное.
Барон Кусси, дядька Ферлас прогуливался по набережной, держа на поводке собаку – знаменитого тьенского волкодава, которого собирался показать своему приятелю, барону Крею. Приятель запаздывал, дядька Ферлас откровенно скучал, тщетно пытаясь развлечь себя киданием камешков в море. Время шло, барона не было, и дядька Ферлас уже подумывал, не пойти ли ему домой, как волкодав неожиданно зарычал и сделал стойку.
Понятное дело, не на волка, откуда ему в городе взяться, собака выследила другую добычу. Здоровенный белый котяра с любопытством взирал на дядьку Ферласа из обшарпанной подворотни. Нагло так взирал, понимая, что тьенец сидит на крепком поводке.
Что его взбесило так, дядька Ферлас и сам был не в состоянии понять, но вспыхнувшее неожиданно желание проучить наглого кота пересилило здравый смысл.
– Взять! – негромко скомандовал барон, спуская собаку с поводка. Тьенец рванулся к добыче с утробным рычанием, кот заметался, бросился стремглав к дереву, но видно было, что не успевает. Дядька Ферлас испытал некоторую неловкость, все-таки, несчастный зверь ничего плохого не делал, но именно в этот миг тьенец догнал свою жертву, и азарт мгновенно убил неуместную жалость. Кот ускользнул в последний момент, вздыбился, пугая противника, угрожающе зашипел. Собаку, которая с легкостью душит ледяных волков, напугать сложно, тьенец бросился на кота… и тут произошло то, что снилось потом дядьке Фераласу долгие годы. Собака взорвалась, разлетелась на сотни кусков кровавого мяса и серой шерсти. Перепуганный насмерть кот в два прыжка пересек улицу, взлетел на забор и был таков.
А барон еще долго стоял, глядя на то, что недавно было великолепным тьенцем, бессмысленным взглядом. Пока не пришел запоздавший барон Крей и не отвел его к лекарю.
Уххх! Хашшшш! Хашшшш! Убирайся, тварь! Пошла прочь! Караул!!! Хашшшш! Чтоб тебе лопнуть, мохнатая бесхвостая какашка!
Ой! Лопнула…
Дядька Леполас был всегда навеселе, и нравом потому обладал общительным и добродушным. Вот только люди старательно обходили пьянчужку стороной, и разговаривал дядька преимущественно с бездомными котами, собаками, а порой, при отсутствии достойных собеседников, и с помойными крысами.
Этот день для достойного дядьки выдался неудачным. Похмелье было изрядным, а денег на опохмел не было. Не было также возможности их быстро заработать, при мысли о том, что придется что-то делать, дядьку выворачивало наизнанку.
Оставалось одно – попрошайничать. Народ в Литранде отличался изрядным состраданием к пьяным да похмельным, должно быть, каждый понимал, что завтра на мечте очередного бедолаги может оказаться он сам.
Беда в том, что улица, где отдыхал дядька Леполас, была пустынной, никого живого, кроме здоровенного белого кота, на ней не наблюдалось.
– Кыс-кыс, – позвал дядька Леполас, не без труда выползая из канавы.
Кот не без любопытства посмотрел в его сторону, вопросительно муркнул.
– Иди сюда, мохнатый, иди, поглажу. Ооо, моя голова! Вот ты, кот, никогда не пьешь, и правильно! Ну ее, проклятую, в жизни больше нее не посмотрю. И опохмеляться не буду, все равно нечем…
Кот подошел поближе, пьянчуга почесал его за ухом.
– Хорошо, что ты кот, а не белка, – сообщил дядька Леполас. Кот заурчал, соглашаясь.
– Эх, сейчас бы хоть воды кружку, – возмечтал пьянчуга. – Был бы ты, дядька кот, волшебным, небось не отказал бы мне в такой малости, а?
Раздался странный звук, будто кто-то невидимый хлопнул в ладоши. На дорогу перед дядькой Леполасом хлопнулась пузытая бутылка – точь-в-точь, как те, что в трактире старого Луно ценой в три медных баблона.
Хлопунлась – и разлетелась вдребезги. Заорал заполошно белый кот и стремглав бросился наутек. А дядька Леполас сидел в полной прострации и осмотрел на осколки разбитой стеклянной мечты.
Говорят, что с этого дня он бросил пить и каждый день стал посещать храм Превеликого. А еще рассказывают, что животных дядька Леполас перестал любить. Насчет же белых котов, отчего-то убежден он, что сии животные непременно приносят несчастье, и если мелькнет что-то белое поперек пути, дядька Леполас непременно сворачивает в ближайшей переулок, либо ждет, чтобы кто-то другой пересек невидимую черту раньше его, и принял белое проклятие на себя.
Чуть не убил, придурок! Пьянь подзаборная! Бок дрянью вонючейобрызгал, как вылизывать теперь? Тут от одного запаха глаза разъезжаются, что ж будет, если вычистить? А ведь придется, мряу, мряу…
Малышку Литту никто не назвал бы радостью. Во-первых, она не вступила еще в тот возраст, когда девочек начинают так именовать, а во-вторых, уж больно издевательски это звучало бы. Лита была слепа с рождения, и ни богатство ее родителей, ни положение при дворе не могли вернуть ей зрение.
Лита не роптала на судьбу, принимая свою участь такой, какая она есть. В конце концов, ей повезло родиться в богатой семье, все ее желания тут же исполнялись. Кроме одного-единственного, но с эти ничего не могли поделать ни премудрые чаруны, ни святые служители Превеликого. Девочка в ежедневных молитвах благодарила Единого за то, что он дал ей возможность жить в чудеснейшем из миров в самой лучшей семье, которая только может быть. О своей мечте Лита не упоминала – Превеликий и так все знает, и если сочтет возможным выполнить ее самое сокровенное желание, то сделает это без просьб и слезных молений.
В этот день Лита сидела в саду и слушала пенье птиц. Солнышко припекало, ей показалось даже, что стоило одеться не так тепло. Майский денек выдался погодным, птички щебетали наперебой, радуясь весне и теплу.
В птищьи перепевы неожиданно ворвалось негромкое мяуканье. Лита беспокойно завертела головой, силясь на звук обнаружить кота.
– Котик, – позвала она. – Иди сюда, хороший.
– Мяу! – с готовностью откликнулся пушистый комок, провел хвостом по лодыжке, обнюхал ногу и об нее же потерся. Лита засмеялась.
– Иди ко мне, дай, я тебя поглажу.
Она подхватила покладистого кота на руки, погладила по загривку. Кот замурлыкал в ответ, спрятав мордочку в ее ладошке.
В этот момент все и случилось. Чудо, на которое только и оставалась надежда, явилось вдруг, водоворот ярких весенних красок накрыл девочку с головой, она пронзительно закричала. Не от страха, от
