— Рана от укуса выглядит по-другому.
— Все-то ты знаешь…
— Да вот, знаю! Скажи мне, папа, ты думаешь, что я убил Лену и выпил ее кровь?
— Ты мог! А не ты, так твои дружки! Она же тебя ненавидела, швырялась в тебя крестом! Ты сам говорил, что она пыталась облить тебя святой водой в тот день… ну…
— Так и было.
— Тогда какого же хрена она стала тебя защищать?! Зачем она вообще полезла туда?
Павел ничего не ответил. Он и сам не понимал — почему.
— Молчишь? Сказать нечего? Тогда вали отсюда! Ты виноват в том, что моя дочь сейчас лежит на кладбище! Ты потому и не пришел на отпевание! Ты убил ее!
— Что?! — Ярость Павла прорвалась через горе и исказила его лицо.
— Да, ты! Чтоб я тебя не видел в этом доме! Убирайся! Убийца! — Отец закашлялся и заплакал.
Павел отшатнулся, схватился за стену. Сердце бешено колотилось о ребра, прогоняя кровь по сосудам. «Чертова сыворотка, — подумал Павел, — как хорошо, когда сердце не бьется…» Ярость смешивалась с отчаянием и скапливалась где-то глубоко внутри. Эта дикая смесь требовала выхода. Павел запрокинул голову и взвыл. Так воют дикие звери. А в душе вампира всегда живет Зверь… В душе же Малкавианца Зверь так легко выходит наружу и повергает в Безумие…
Павел ударил кулаком по перилам. Удар Берсерка вырвал металлические прутья и поручни из бетона, смял их и скрутил. Кости Павла треснули, кожа лопнула, и на бетон полилась черная вампирская кровь, но Кэнреол ничего не чувствовал. Он медленно спускался по лестнице, оставив родителей оплакивать Елену и проклинать его, Павла… «Неужели они действительно думают, что я убил ее?.. Горе утраты сильно покалечило их души и сердца…»
Павел шел по улицам уже не тем вампиром, которым шел сюда с похорон. Теперь у него не было родителей. Они отреклись от него, бросив ему в лицо слово «убийца!». На душе было гадко и тяжело…
Ему стало легче, только когда Ирина вышла на балкон, где он стоял, направив взгляд Зверя на город. На проклятый город, на проклятых людей, которые никогда не узнают о вампирах, о Маскараде… Которые никогда не поймут его горе…
Ирина подошла сзади и положила руку ему на плечо. Ярость нехотя улеглась, горе с радостью заняло все сознание, но теперь оно уже не так терзало его. В мире есть еще одно существо, которое по-прежнему любит его таким, каков он есть. Вампиром, Ночным Зверем, потомком Каина, вечным изгоем. Тем, кто постоянно вынужден носить маски. И сама она такая же, как он, просто более везучая. Ей выпала обыкновенная вторая жизнь.
— Ира… как мне плохо… ты и представить себе не можешь…
— Не могу, Паша. Но я люблю тебя.
Павел опомнился. Он лежал на полке купе в поезде, идущем во Владивосток. Это так. Это сейчас, это есть, это настоящее.
— Я что, вслух болтаю? — спросил он.
— Ты уже полчаса бормочешь что-то. Проклинаешь всех и вся, просишь прощения, стонешь, рычишь… Я уж усыпила людей, а то свихнутся со страху…
Павел поднялся:
— Правильно. Нечего им с ума сходить. В этом купе достаточно одного психа. Меня.
— Да ладно, подумаешь, заговорился во сне…
— Я схожу с ума, Ира. Безумие Малкавиана. Зверь внутри. Он проснулся и рвется наружу…
Ирина тоже села на своей койке. Она испугалась:
— Пашка! Ты что! Нельзя так! Я тоже из Малкавиана, но я же не поддаюсь Безумию. Ты давно принимал сыворотку?
— Вчера. Ира, сыворотка только забивает Безумие в глубь сознания. А сильное потрясение может усилить Зверя. Старые Малкавианцы привыкли контролировать Зверя еще до изобретения сыворотки, и им легче удержать его внутри и сейчас. А я никогда не сталкивался с Безумием. Мне страшно. Я не удивлюсь, если у меня начнется пророческий бред и раздвоение личности.
Ирина спрыгнула со своей полки и подошла к Павлу. Она поднялась на цыпочки и прошептала на ухо Кэнреолу:
— Я всегда знала, что ты — псих. Не бойся, я помогу тебе.
— Придется тебе жить с сумасшедшим вампиром. А потом и с сумасшедшим главой клана.
— Что ты болтаешь?
Павел таинственно улыбнулся:
— Всему свое время, Лихарвель.
В последовавшем поцелуе стали тонуть и скорбь, и ненависть, и ярость. Павел возвращался к нормальной жизни. Жаль только, что эта жизнь начиналась заново в поезде, за несколько дней до кровавой битвы.
— Что мне делать, Князь?
— Оставайся здесь и дерись с ними.
— Неужели вы думаете, что на меня нападут только те малолетки, что едут сейчас в поезде?
— Конечно, нет! Ты должен быть готов к битве со всеми вампирами Камарильи. Они придут потом, а эта группа — всего лишь разведка. Убей их и готовься к встрече с основными войсками.
— Они сметут моих воспитанников!
— Что ж, ты должен быть готов к этому. А также к последней смерти.
— Что?! Нет, этого не будет!
— Будет. Ты останешься в своей норе и не попытаешься скрыться. Иначе я найду тебя, и все пытки и эксперименты, которыми так славится ваш клан, покажутся тебе ничем! Ты узнаешь, что такое истинная Тьма!
— Князь! Повелитель!
— Ты останешься.
— Да, Князь…
— И не ной раньше времени. Среди них будет Шаккерон, глава Бруджа. Ты можешь воспользоваться своим правом поединка и использовать его, чтобы сохранить жизнь. Если все получится, можешь бежать, но не пытайся скрыться от соглядатаев Камарильи! Они должны быть уверены, что ты — последний оставшийся. Тогда у меня будет еще один шанс. Проклятые Малкавианцы! Это их вампир убил Алексея! Такой был хороший экземпляр… Твоя кровь пошла ему на пользу…
— Мне надо идти, готовиться к бою, создать лучшую боевую форму…
— Иди, Демон. Удачи тебе. И не держи на меня зла. Я оставляю тебя не по своей прихоти — так надо для дела.
— Я обрываю связь. Прощайте, Князь…
По купе вагона прошел старший группы — вампир десятой ступени мастерства. Он открывал двери, заглядывал внутрь и говорил всем одно и то же:
— Скоро спрыгиваем. Открывайте окно и ждите ментального сигнала.
Потом вампир закрывал дверь и шел дальше. Это происходило на четвертый день пути. В дороге вампиры коротали время кто как мог. Больше половины каинитов залегли в многодневный принудительный торпор. Кто-то читал, кто-то болтал, кто-то тренировался в заклятиях.
После визита старшего по вагону купе преображались. Еще секунду в них сидели вроде бы простые люди, пусть и выглядевшие странно, пусть и говорившие о странных вещах, но все-таки нормальные люди. Теперь вместо них в купе были не просто люди. Жесткие черты лиц, странные костюмы, сосредоточенные
