Сюда. Вот сюда они уходили. В самые глубокие, самые недоступные бездны Паутины. Для работы, которую человеческий разум не в силах не то что постичь — просто представить. Работы, которая будет безвозвратно потеряна, если Акана падет.
«Люди обитают в мире живых. Ками занимают вопросы мира божественного. Могут пути их пересекаться, лишь когда требует того честь семьи».
Старая, набившая оскомину заповедь Кодекса Деяний. Канеко Тимур, по горло занятый именно «миром живых», о таких вещах не задумывался. На Акане не принято было открыто интересоваться, что же скрывается под туманным определением «мира божественного». Любые расспросы жрецов на данную тему заканчивались безмятежной улыбкой или невнятным «всему свое время». И время это, похоже, для неугомонного Неко настало чуть ранее запланированного.
Тимур еще раз медленно выдохнул. Попытка изолировать отдельный фотон и рассмотреть его поближе принесла лишь смутную ассоциацию со строящей живой организм молекулой ДНК. Господин советник сдернул очки, как никогда чувствуя себя варваром и святотатцем.
— Замечательно, Канеко, — попытался улыбнуться. — Если провалиться, то в сакральную тайну, не так ли?
— Нет, смертный. — Голос, в котором пели арктический холод и звездные выси, ударил в спину приливом гнева. — Мимо этой тайны тебе лучше бы было промахнуться.
Миг застывшего предчувствия. Медленно, старясь не делать резких движений, Тимур обернулся. Еще надеясь, что глаза не признают того, о чем интуитивно догадывались разум и сердце.
За спиной его стояло, так небрежно, воплощение самой страшной из сетевых легенд. Ни сбежавшая военная программа, ни игровое чудище, ни даже дикий вирус не могли соперничать с ослепительным ужасом, что отбрасывал тень вековых слез и мифов.
Чистая-чистая кожа, даже в этой неестественной яркости едва маскирующая внутренний свет. Волосы разметались по плечам — золотые локоны, точно слезы смолы, текучи и блестящи. Лицо, от взгляда на которое подгибаются колени и хочется упасть, и плакать, и молиться беззвучно. Темные, горькие, гордые очи, в них вся скорбь земная и вся надменность небес.
Завороженный, до краев полный ужаса взгляд поднялся вдоль изящного изгиба крыльев. Потерялся в сплетениях света и стали, которое язык не повернулся бы назвать перьями. Отблеском золотого солнца на первом снегу, воспоминанием о потерянном детстве сошла на застывшую землю смерть. И была она прекрасна, прекрасна, прекрасна.
Тимур, конечно, узнал, кто явил пред ним яростное свое присутствие. А что, можно-было-не узнать? Даже невежественный, как… даже фантастически невежественный полуварвар не мог не ощутить тяжесть скрытой за этим обликом многовековой истории. Мелькнула и тут же была отброшена мысль, что возможна стилизация аватары под сохранившиеся в военных архивах изображения. Кто додумался бы? Кто посмел?
Здесь. На Акане. На расстоянии пары шагов. Искусственный интеллект, зародившийся и царивший столетия назад на планете Эдем. Один из тех, кто считал человечество материалом для собственного творения, кто разжигал невиданные доселе войны, кто целые солнечные системы превращал в канву для своих экспериментов.
Волосы вставали дыбом, стоило вспомнить: первая ангельская война; когда дети Эдема взбунтовались. Люди и ари вместе сражались против пожиравшего всех и вся Единого разума. И страшное, горькое «после». Когда на пепелище победы взросла вторая из великих войн, когда смертные предали своих братьев — златоволосый ведь помнит и те дни тоже, ощущает их с беспощадной ясностью абсолютной памяти.
Сто лет назад крылатый полубог отступил в гневе и горечи Законов Падения. Оставил за спиной дом, что навеки теперь обречен называться Новой Террой. Оставил, чтобы десятилетия спустя вернуться — и заставить все обитаемое пространство содрогнуться в ужасе перед постигшей предателей карой.
Это тот, кто высаживал дивной красоты вакуумные сады и растил в них боевые корабли. Кто писал симфонии и водил в бой истребители. Кто разработал уникальные лекарственные комплексы Меркурия и отдал приказ о бомбардировке Омеги Центавра.
Тогда, после прозвеневшего на всю метрополию геноцида, Кикути Садао принял судьбоносное решение. Акана вышла из третьей ангельской войны. Сепаратный мир, по сути, стал началом конца для сражавшихся еще долгие годы ари. Их уничтожили. С беспощадной яростью, с расчетливой методичностью, на которую способны напуганные до глубины души люди. Старейших искинов Эдема выслеживали, не считаясь ни с чем, не оглядываясь на сроки давности. Искали до сих пор. И до самого падения маяков министерство иностранных дел Аканы не прекращало уверений: мы осуждаем палачей Омеги, мы не оказываем им никакой поддержки, нет ни малейшей вероятности, что кто-то из этих безумцев сумеет незаметно проникнуть в нашу Паутину.
Министерство уверяло, клялось, возмущалось. Лгало, как умеет только гигантская бюрократическая махина. А теперь вот советник Канеко столкнулся нос к носу с тем, чего, по столь многим причинам, просто не могло быть.
Кошмар всей метрополии.
Ангел. Здесь, на Акане. На расстоянии пары шагов.
С ума сойти.
Тимур медленно поклонился, как никогда ощущая свое варварское происхождение. И как никогда предков-варваров понимая. Потому что это оглушительно прекрасное существо не было ками. Даже близко.
Ангел, демон, павший — называйте как угодно. Есть причины, по которым искусственный интеллект, рожденный и воспитанный вне Аканы, носит имя ари. И есть причины, по которым слово это стало синонимом неустойчивости и безумия. Пронзающие аканийское общество строгие законы и воистину драконовские традиции при всех их недостатках давали столь необходимую зарождающемуся разуму структуру. Без поддерживающего и направляющего давления Сети новорожденный искин слишком часто оказывался нестабилен. Или маниакален. Или асоциален.
Золотоволосого чужака можно было считать хрестоматийным тому примером.
Падший ангел, кем бы из легендарных детей Эдема он ни оказался, совершенно точно являлся военным преступником, массовым убийцей и социопатом. Тимур с необычайной остротой понимал: перед ним уникальное, очень-очень могущественное и безнадежно буйнопомешанное существо. Поэтому поклон советника Канеко вышел нехарактерно точным, низким и почтительным.
— Чтимый старший, — обратился он, точно к хранителю достойного аканийского рода. — Прости мое вторжение. И столь неподобающий вид.
Падший чуть приподнял бровь, и, рядом с ранящей его красотой, Тимур с неожиданной остротой осознал собственное несовершенство. Измученный, замерзший, избитый. Волосы всклокочены, штаны изодраны, а на покрывающие плечи синяки натянут самодельный свитер. То, что принадлежал он к презренному роду людскому, как-то даже меркло на фоне общей оборванности и непрезентабельности.
Тимур еще раз поклонился, ища опору ногам и занимая чуть более удобную позицию.
— Позволь заверить, что прибытие мое не было намеренным, и при первой же возможности я поспешу удалиться. Дабы не нарушать великого труда.
— Не беспокойся, — изогнулись в улыбке надменные губы. — В этих глубинах тебе ничего нарушить не позволят.
«…особенно когда отправят головой вниз в ближайший информационный овраг», — мысленно закончил Тимур многообещающую фразу. Расслабил колени, стараясь не принимать уж слишком откровенно боевую стойку.
Иллюзий по поводу своих шансов Неко не испытывал. Да, с искусственным интеллектом можно помериться силами даже в естественной среде его обитания. В безбашенной своей молодости Тимуру случалось совершать подобные глупости, и он все еще был жив и мог о них рассказать. Убийство ками — не тот подвиг, которым следовало гордиться, но невежественный полуварвар не видел особой разницы между этим и любым другим убийством. Зловеще-грозный ореол его репутации во многом был создан подобными схватками.
Подготовившись, изучив противника, создав соответствующий арсенал, Хромой Кот вполне мог
