— А что, еще-то?
— Не понимаешь? Вы же совсем в ином образе перед местными предстали. То — страшнее вас не было, а то — вы гуманнее князя оказались!
— Так может, мы в Погорынье потихоньку своими становимся, отче?
— Давно пора, Миша.
— Дед утром на сходе сказал: «Мы эту землю завоевали, теперь пора становиться на ней хозяевами».
— Мудр сотник Кирилл! Мудр, не отнимешь. Как раз, то о чем я тебе толковал: ярость в узде разума.
— Значит, не «Цель оправдывает средства», а «Из двух зол — меньшее»?
— Зла вообще быть не должно! — В голосе отца Михаила начали проскальзывать знакомые Мишке нотки фанатизма. — Это не в силах человеческих, но стремиться к этому надо. Бывает же зло необходимое, но таково оно только в глазах невежественных. На самом же деле, оно — суть добро. Так лекарь загнивший член отсекает, чтобы все тело спасти. Калечит, но творит доброе!
— Это что же: живые люди — загнивший член? — Мишка в упор уставился на монаха. — Старик на костре славу Богам и предкам пел. Живьем горел, а пел! И в толпе подхватили! Их тоже «отсечь?»
— Происки Врага Рода человеческого! Неистощим он на способы смущения умов…
— Значит, цель, все-таки оправдывает средства, отче. Не опроверг ты этот тезис. Нечем его опровергнуть.
— Да нет же! Пойми ты… — В голосе монаха послышалось страдание.
— Да понял уже, отче. Харальд перекреститься толком не умел, но насаждал христианство, и ему простилось все.
— Не простилось! Пред Высшим Судией он за все ответ держал.
— Это еще хуже. — Мишка чуть не проговорился, что навидался такого в прошлой жизни предостаточно. — Сделал для нас грязную работу? Ну и пошел вон, мы тебя не знаем.
— Не смей так говорить! И думать так не смей! Да, он исполнял приказ, но творить зверства ему никто не приказывал!
Отец Михаил заметно разволновался, на щеках выступил нездоровый румянец, одной рукой он, сам того не замечая комкал край одеяла. Следовало бы, наверно, его поберечь, но Мишка уже завелся и был безжалостен.
— Однако плодами этих зверств воспользовались. И пользуемся до сих пор. Или те, кто приказывал, не знали: во что это выльется? Знали. Ты сам сказал, что люди были специально подобраны необузданные.
Знаешь, отче, есть в землях Германцев такой город Нюрнберг. Так вот, там был суд. Судили злодеев, проливших реки крови, творивших страшные зверства. А те оправдывались тем, что, мол, выполняли приказ. И суд решил: выполнение преступного приказа есть преступление. Так же, как и отдание такого приказа. Казнили всех: и тех, кто приказывал, и тех, кто исполнял.
— …Мудро приговорили.
— Значит, за дела Харальда должен был нести ответ Ярослав Мудрый. И святые отцы, которые те деяния благословили.
— Значит, вы должны уйти из Ратного и вернуть эти земли язычникам!
— Что молчишь? — Отец Михаил попытался заглянуть Мишке в глаза. — Не так?
— Это невозможно…
— Невозможно? А судить дела столетней давности, пользуясь их плодами, возможно?
— Отче…
— Нет, слушай! Сидишь на земле отвоеванной предками, пользуешься ее богатствами, продолжаешь дела их (пусть, по-другому, но продолжаешь) и называешь их преступниками? Да тот старик, что предков славил, в сто раз честнее тебя!
— Отче…
— Молчи! «Не суди, и да не судим будешь». Это для кого сказано? Только для меня? Или для всех? Суд в Нюрнберге… Наслушался на торгу купцов иноземных… Пращуры твои кровь проливали, исполняя свой долг так, как они его понимали, служили Князю Великому и Православной церкви, так, как умели. Что те купцы о них знают? Как ты можешь их судить?
— Но что же…
— Живи достойно сам. Не твори того, что считаешь непотребным, а пращуров благодари за то что живешь на своей земле и в свете Истиной Веры, а не воешь с голоду на гноище и не коснеешь в дикости. Дела же их Высший Суд уже рассудил, не нам его поправлять. «Мертвые сраму не имут». Язычником был князь Святослав Игоревич, но истину изрек великую, и касается она не только павших на поле брани, а всех!
В помещении повисло тяжелое молчание. Отец Михаил тихонечко покашлял, сплюнул в тряпочку, потом произнес совсем уже другим голосом — тихо и очень грустно:
— Увы, Миша. Прошлого не вернешь и не исправишь, можно только не повторять прошлых ошибок.
— Но как определить: то ли творишь?
— Вера, Миша, только Истинная Вера укажет достойную цель и достойные средства ее достижения. Слабый вопиет к Небесам о защите и утешении, сильный же взыскует путеводной нити.
— А ярый?
— Ярый алчет служения!
— Пассионарии…
— Что?
— Ярому нужна только идея. — Пояснил Мишка. — Все остальное он сам решит.
— Так. А идею эту дает Православная Вера.
— Делай, что считаешь должным, но спрос будет только с тебя, спрятаться не за кого.
— Вижу, что понял, отрок.
— Один умный человек мне недавно сказал: «И хорошие люди творят зло, если считают, что поступают верно».
— Если боишься случайно сотворить зло, Миша, посади себя на цепь. Но помни: духовные узы крепче любых цепей. Вера и есть сии духовные узы. Вера — вообще все!
— Спасибо, отче.
— Тебе, Миша, спасибо: только с тобой и поговорить о таких вещах, душу отвести. Что-то, вижу, еще тебя гложет?
— Да, Илларион, будь он не ладен! Глупость я сделал…
— Ну, будет! Наговорились! — Раздался от дверей голос. — Ступай-ка ты, Мишка домой. Святой отец утомился, ему поесть и отдохнуть надо!
В дверях, закрыв могучей фигурой почти весь проем, высилась тетка Алена. Отец Михаил вздрогнул,
