через нижние туннели. Носком сапога Эрагон слегка поковырял полированные каменные плиты: от нанесенного Дурзой ущерба не осталось и следа. Гномы проделали огромную, потрясающую работу, восстановив почти все, что было разрушено во время битвы при Фартхен Дуре. Эрагон, правда, рассчитывал, что они увековечат память о ней каким-нибудь монументом; ему казалось необходимым, чтобы и грядущие поколения не забывали о той кровавой цене, которую гномы и вардены заплатили за эту победу в войне против Гальбаторикса.
Подойдя к помосту, Эрагон приветливо кивнул Скегу, тощему гному с ловкими пальцами, стоявшему на самом верху. Они не раз встречались и раньше. Скег был из клана Дургримст Гедтхралл, и именно ему король Хротгар доверил восстановление самого ценного сокровища гномов.
Скег махнул Эрагону рукой, приглашая подняться на помост. Взобравшись на высокую платформу из грубо отесанных досок, Эрагон увидел перед собой сверкающую паутину из наклонных, острых лучиков, которые отбрасывали тонкие, как бумага, осколки сапфира. Верхушка Звездного Сапфира напоминала сейчас лед на реке Анора в долине Паланкар, каким он бывает в конце зимы, когда по многу раз то тает, то вновь замерзает, так что ходить по нему становится опасно. Казалось, и сапфир тоже весь покрыт ледяными выступами и застругами, возникшими под воздействием изменений температуры. Но в осколках вместо синего, голубого или прозрачно-белого преобладал мягкий розоватый оттенок, пронизанный тускло-оранжевыми искрами.
— Как продвигается дело? — спросил Эрагон.
Скег пожал плечами и взмахнул в воздухе своими тощими руками, словно пытался изобразить бабочку.
— Как продвигается, так и продвигается, Аргетлам. Идеал совершенства не терпит поспешности.
— Но, как мне представляется, вы делаете значительные успехи.
Скег постучал костистым пальцем по своей широкой и плоской переносице:
— Верхнюю часть Исидар Митхрима, которая сейчас внизу, Арья раздробила на крупные осколки, которые довольно легко сложить, а вот нижнюю его часть, которая сейчас вверху… — Скег покачал головой, и на его морщинистом лице появилось печальное выражение. — Сила взрыва была столь велика, что всё осколки ударили по самому камню, поскольку Арья направила их от себя и от Сапфиры. А потом они посыпались вниз, на тебя и на этого жестокосердного Шейда… В общем, лепестки розы при этом разлетелись, можно сказать, вдребезги. А роза, Аргетлам, — это ключ к структуре камня. Это самая сложная и самая прекрасная часть Исидар Митрима. И она-то как раз пострадала сильнее всего. И если нам так и не удастся собрать все эти осколки и как-то соединить их, то можно будет сразу передавать эти камушки нашим ювелирам — пусть обрабатывают их и вставляют в драгоценные перстни, предназначенные для наших матерей, — с горечью сказал Скег.
Потом он снова о чем-то заговорил, и слова вытекали у него изо рта, точно вода из переполненного кувшина. Вдруг что-то привлекло его внимание, и он сердито заорал на своем языке на какого-то гнома, видимо недостаточно бережно тащившего через весь зал ящик с драгоценными обломками. Немного успокоившись и дернув себя за белоснежную бороду, Скег спросил:
— Ты когда-нибудь слышал рассказ о том, как был вырезан Исидар Митрим, Аргетлам? Это было в эпоху Херрана.
Эрагон помедлил с ответом, припоминая уроки истории, полученные в Эллесмере.
— Я знаю, что это Дюрок его огранил.
— Точно, — сказал Скег. — Это сделал Дюрок Орнтхронд, что на вашем языке значит Орлиный Глаз. Нашел-то камень, правда, не он, но именно он, причем в одиночку, высвободил его из каменного плена, очистил от породы, огранил и отполировал. Пятьдесят семь лет он трудился над Звездной Розой. Этот камень прямо-таки заворожил его, и он, точно заколдованный, каждую ночь до рассвета просиживал над ним, будучи уверенным, что Звездная Роза должна стать не просто произведением искусства, но чем-то значительно более важным для гномов. Ему хотелось, чтобы этот каменный цветок трогал сердца всех, кто только его увидит; и надеялся, что тем самым он обретет право занять почетное место за столом богов. Его преданность своему делу и верность поставленной цели были столь велики, что на тридцать втором году своих неустанных трудов он даже не обратил внимания на требование жены либо привлечь к работе учеников, либо забыть о том, что у него есть дом и очаг. Дюрок не сказал жене ни слова в ответ; он лишь повернулся к ней спиной и продолжил обработку того лепестка, над которым трудился уже почти целый год.
Он доводил до совершенства каждую грань, каждую линию и переходил к следующей, лишь будучи совершенно удовлетворенным проделанной работой. А когда наконец он отбросил в сторону полировальный круг, отступил от Звездной Розы на шаг и воскликнул: «Великий Гунтера, с твоей помощью я закончил эту работу!» — то через мгновение упал мертвым на пол. — И Скег с такой силой похлопал себя по груди, что та загудела, точно пустая бочка. — Сердце Дюрока разорвалось, потому что больше не для чего было жить. Вот что теперь нам приходится восстанавливать, Аргетлам: те пятьдесят семь лет непрерывного труда, тех целенаправленных усилий, которые один из самых лучших, самых выдающихся мастеров нашего народа потратил на создание этого чуда. И если мы не сумеем собрать Исидар Митрим, не сумеем сложить все осколки так, чтобы камень выглядел, как раньше, то попросту унизим этим великое произведение мастера Дюрока. И те, кому было предназначено его обращение в виде знаменитой Звездной Розы, не сумеют его прочесть, ибо не увидят в ней ничего особенного. — И, стиснув пальцы правой руки в кулак, Скег ударил им себя по ляжке, словно ставя точку под этими своими словами.
Эрагон прислонился к невысокому ограждению, доходившему ему лишь до бедра, и стал смотреть, как пятеро гномов осторожно спускают на веревках шестого, пока тот не завис в нескольких дюймах от острых граней раздробленного сапфира. Сунув руку себе за пазуху, этот гном осторожно извлек оттуда кожаный кошель и, вытащив пинцетом крошечный осколок сапфира, вставил его в маленькую щель в поверхности камня.
— А если бы коронация состоялась через три дня, вы бы успели собрать Исидар Митрим к этому сроку? — спросил Эрагон.
Скег нервно забарабанил по ограждению, выбивая какой-то странный ритм, потом сказал:
— Видишь ли, Аргетлам, мы никогда не стали бы спешить, работая над Исидар Митримом, если бы не предложение твоего дракона. Всякая спешка вообще чужда нашему народу. Это только людям свойственно спешить и метаться, подобно перепуганным муравьям. Тем не менее мы, безусловно, приложили бы все усилия, чтобы как-то подготовить Исидар Митрим к коронации. Но если бы она состоялась через три дня… тут я бы не слишком надеялся на успех. Хотя чуть позднее, скажем через неделю, мы, возможно, и смогли бы закончить в первом приближении.
Эрагон поблагодарил Скега, распрощался с ним и направился — разумеется, в сопровождении охранников, следовавших за ним по пятам, — в один из обеденных залов огромного города-горы. Этот зал представлял собой длинное низкое помещение с каменными столами, стоявшими в ряд у одной его стены, а возле другой у сложенных из мыльного камня кухонных плит возились гномы- повара.
Там Эрагон закусил свежим хлебом, какой-то рыбой с белым мясом, которую гномы ловят в подземных озерах, грибами и пюре из толченых клубней; эти клубни ему уже доводилось пробовать в Тронжхайме и раньше, но он по-прежнему не знал, что это такое. Однако перед началом трапезы он все же с помощью магии проверил все блюда на наличие яда; этим несложным заклинаниям его еще на самых первых уроках в Эллесмере научил Оромис.
Запив последний кусок довольно жидким пивом, которое гномы обычно пьют за завтраком, Эрагон поднял глаза и вдруг увидел, что в зал входит Орик в сопровождении эскорта из десяти воинов, которые тут же расселись так, чтобы иметь возможность наблюдать за обоими входами. Орик подсел к Эрагону с усталым вздохом опустившись на каменную скамью, и, поставив локти на стол,
