клином шел по лбу чуть ли не до переносицы – что-то среднее между прической панка и щетиной растревоженного дикобраза. Уши оттопыренные, почему-то остроконечные, поросшие.пучками седых волос. Был этот человек весь какой-то кривой, несуразный, словно сломали его в детстве, а починить так и не удосужились. Кривые маленькие ножки, кривая шея, кривые узловатые пальцы с длинными ногтями. Правое плечо было выше левого, туловище неестественно длинное. Да и одет этот тип был хоть куда – расстегнутая кожаная безрукавка, проклепанная на манер почитателей heavy metal, узкие джинсы, вытертые до дыр на коленях, ковбойские сапоги с металлическими дужками на носках. Непонятно, что такой человек делал в тюрьме. Место ему было в кунсткамере, на выставке уродов.
– Ну-ка, ну-ка... – Он отпихнул Парикмахера плечом довольно небрежно. – Вот те раз! – вдруг завопил он, ткнув пальцем Демиду в грудь. – А ведь это – братишка мой! Ты братишку моего хотел обидеть, Парикмахер! Плохой ты человек, Парикмахер. В кои-то веки я своего братишку увидел, Парикмахер, а ты сразу его забижать!
– Какого братишку? – Парикмахер, похоже, даже не удивился такому экстравагантному поведению. Стоял поигрывал лезвием, откуда-то снова появившимся в пальцах. – Ты, Кикимора, кончай свои шутки шутить. Я тебя уважаю, не трогаю. А ты в наши дела тоже не лезь. Какой он тебе братишка?
– Брат он мне, – горячо зашептал человек, названный Кикиморой. – Как есть брат! Вот ты сюда посмотри, Парикмахер. Ты когда-нибудь такое видел? Не видел ты такого, Парикмахер!
И опять ткнул грязным своим ногтем – прямо в свежую рану Демида. Дема скосил глаза вниз, насколько позволяла негнущаяся шея, и увидел, что порезы на его груди уже перестали кровоточить. Они слегка шевелились, эти порезы, как розовые черви. Они жили своей собственной жизнью. Они уже превратились в свежие рубцы.
«Феноменальная регенерация – вот как это называется. Заживает на мне все, как в ускоренном кино».
– Братишка! – Кикимора радовался, как ребенок, и Демид не знал, как ему реагировать на вновь объявившегося «родственничка». Честно говоря, ему было противно. – Теперь ты понял, Парикмахер?! Это брат мой. Братик, братик... – Кикимора погладил Демида по голове. – Где ж ты пропадал, милый? Я так скучал без тебя. Тебя как зовут-то, брат?
– Демид.
– И что ж это за брат такой, если ты не знаешь, как его зовут? – Парикмахер уже побагровел от злости, видно было, что он уже готов броситься на Кикимору с бритвой, да что-то его сдерживало. – Уйди, Кикимора! Ты что, стукачей уже за братьев держишь?
– Какой он стукач? Он же брат мой! Мой брат не может быть стукачом! Слон, ну-ка, отпусти его, жирдяй мерзкий. Отпусти Дему, крыса ты турецкая, или я тебе нос откушу!
Слон, там сзади, испуганно завозился. Везло ему сегодня. Один в голову ногами бьет, второй уши обещает отрезать, третий – нос откусить. И похоже, что угрозу Кикиморы он воспринял всерьез. Вспотел сразу Слон, и хватку свою ослабил.
– Слон, козел, держать, я сказал! – Парикмахер сделал молниеносный выпад в сторону Кикиморы, и на груди у того появилась алая ссадина.
Кикимора взвизгнул так, что заложило уши, и бросился на Парикмахера. Демид никогда не видел, чтобы человек дрался так. Кикимора прыгнул на противника и повис на нем – обхватил его ногами, руками вцепился в уши, ударил лбом прямо в переносицу. Парикмахер хлюпнул кровью и начал заваливаться на бок. Он еще падал, этот Парикмахер, а Кикимора уже оттолкнулся от него, взлетел в воздух раскоряченной лягушкой и приземлился на плече Слона. Слон заорал как ошпаренный. Демид вырвался из его рук и покатился по полу. Картина, которую он увидел, была не для слабонервных. Кикимора волок по полу огромного Слона за волосы как пушинку. Так маленький злобный паучок тащит парализованного жирного слепня в укромный уголок, чтобы сожрать. Слон не сопротивлялся. Он только таращил глаза, наполненные смертным ужасом. На шее его зияла рана – казалось, шея была прокушена до самого позвоночника. Кикимора скалился в кошмарной улыбке – зубы его были мелкими, острыми, треугольными, словно обточенными напильником, а по губам текла кровь. Кровь Слона.
– Отпусти его. – Демиду показалось, что еще мгновение, и Слон умрет – сердце разорвется от страха. – Почему ты решил, что я – твой брат?
– А как же? – Кикимора выпустил толстяка и тут же забыл про него. – Вот, смотри!
Он подскочил к Демиду. Царапина на груди Кикиморы, только что сделанная искусным Парикмахером, уже перестала быть царапиной. Она стала рубцом – белым, едва заметным.
– Видишь, да? Заросла! Заросла она!!! – Кикимора плясал вокруг Демида, как папуас. – Значит, ты братишка мой! Это ведь только у НАШИХ такое бывает! А я братишек своих давно не видел! Лет сорок не видел! А может, и пятьдесят – забыл уже, когда в последний раз и в лесу-то был. Все зона да зона. Мы еще поговорим с тобой, братишка. Дай я только с этим разберусь. С Парикмахером.
Седой уже очухался, медленно полз в сторону. Кикимора наклонился за ним, схватил за горло и одним рывком поставил на ноги. Силы в тщедушном теле Кикиморы было немерено.
– Парикмахер, – сказал Кикимора, – кто тебе сказал, что Дема – стукач?
– Горло отпусти, – прохрипел Парикмахер. – Задушишь...
– Кто?!
– Маляву передали... Человек... Он у мусоров работает... Он знает.
– Вахитов? Это он?
– Какой В-вахитов?.. – Парикмахер засипел, задергал ногами, лицо его посинело, а глаза полезли из орбит. – От-пусс-ти... Умираю...
– Ща умрешь. Если не скажешь. Вахитов тебе напел? Кум?
– Да!
– Ах ты, крыса!!! – Кикимора отпустил горло Парикмахера и тут же отправил его в нокаут мощнейшим хуком снизу в челюсть. – Ты понял, брательник, что деется?
– Ничего я не понял. – Демид сидел на полу и растерянно смотрел на происходящее. – Я вижу только, что второй день мне жрать не дают и бьют, как боксерскую грушу. За что – непонятно.
– Объясню тогда. Ты как думаешь, почему вертухаи сюда не бегут, разнимать нас? Мы ж тут на всю крытку шумим, шухер наводим. А очень просто. Думают вертухаи, что тут тебя, братик ты мой Дема, здесь обижают. И не встревают они, ждут они, фараоны позорные, когда обидят тебя окончательно. В чушки произведут. А значит это, что не ты, а этот вот Парикмахер ссучился и под мусоров стелиться начал. Ты что думаешь, в эту камеру случайно попал? Кто-то из ментовских начальников приказ отдал – не давать, мол, жить такому-то Демиду. Вот Парикмахер и выслуживается со своими шестерками. Только знаешь, не на таких он напал. Окоротим мы его, боюсь. Ой окоротим...
Он наклонился над Парикмахером. Тот лежал вроде бы без сознания. Кикимора толкнул его железным носком своего сапога.
– Слышь, ты, – сказал он. – Ты сявка мелкая. Я крытку подпирал, еще когда твой папа в штаны писал. И если я по почте слушок кину, будет тебе очень плохо. Станешь ты короче, фраер. Короче на один член. Но я добрый человек. К тому же у меня праздник сегодня, Парикмахер. Братишку я нашел. Потому я промолчу. Ты понял, как себя надо вести, а, паскуда?
– Понял, – сказал Парикмахер, не открывая глаз.
Глава 17
Однако не успел поговорить Дема со своим новым
