- Мистер Сен говорит, - сказала Эмма, - что вы весьма безответственная личность. Вы уничтожили невосполнимое оборудование. Оно не принадлежало вам. Оно принадлежало всему человечеству. - Он произнес еще несколько предложений, и она закончила:
- Мы не можем окончательно судить о вашей ответственности, пока не получим дополнительной информации о степени урона, нанесенного кораблю. Мистер Итуно обещал при первой же возможности произвести полную проверку корабля. Ко времени его доклада в полете находились два ксенотехника. Они должны отправиться на Афродиту. Сейчас они уже на Вратах-Два, и их заключение, вероятно, прибудет с очередным пилотом-перевозчиком. Тогда мы снова пригласим вас.
Она замолчала, глядя на меня, и я понял, что встреча окончилась. 'Большое спасибо', - сказал я и оттолкнулся в сторону двери. Она позволила мне долететь до нее, прежде чем сказала:
- Еще одно. В докладе мистера Итуно сообщается, что вы работали на погрузке и изготовлении костюмов на Вратах-Два. Он установил вам плату - сейчас взгляну - двадцать пять сотен долларов. Ваш пилот-перевозчик Эстер Берговиц перевела на ваш счет один процент своей оплаты за услуги, оказанные в полете; соответственно произведены изменения в вашем счете.
- У меня не было контракта с ней, - удивленно сказал я.
- Не было. Но она считает, что должна поделиться с вами. Немного поделиться, разумеется. Хотя, - она снова посмотрела в бумаги, - двадцать пять сотен плюс пятьдесят пять сотен - всего получается восемь тысяч долларов на вашем счету.
Восемь тысяч долларов! Я направился к шахте, схватился за ведущий вверх кабель и задумался. Особой разницы нет. Конечно, этого не хватит, чтобы оплатить стоимость поврежденного корабля. Во всей вселенной не найдется достаточно денег, если с меня потребуют полную стоимость восстановления. Корабль восстановить невозможно.
С другой стороны, теперь у меня на восемь тысяч долларов больше, чем раньше.
Я отпраздновал это изменение, купил выпивку в 'Голубом Аду'. Пока пил, думал о том, какие у меня возможности. Чем больше думал, тем сильнее они уменьшались.
Меня признают виновным, это несомненно, и предъявят иск по меньшей мере в несколько сотен тысяч. Но у меня их нет. Счет может быть и большим, но это уже безразлично: когда заберут все, что у тебя есть, больше уже брать нечего.
Как подумаешь, мои восемь тысяч долларов - это волшебное золото. Оно может растаять с рассветом, как только поступит отчет ксенотехников с Врат-Два. Оценочная комиссия соберется снова, и на этом конец.
Поэтому нет особой причины беречь деньги. Можно их и потратить.
Не было причин и думать о возврате к моей прежней работе - высаживанию ив, даже если я бы и мог получить ее: ведь Шики с должности старшего на этой работе уволили. Как только произнесут приговор, все с моего счета исчезнет. Меня подвергнут немедленно казни путем выбрасывания.
Если бы тут вовремя оказался идущий на Землю корабль, я мог бы улететь на нем, вскоре оказался бы в Вайоминге и попробовал бы заняться своей прежней работой в пищевых шахтах. Но если корабля не окажется, я в беде. Может, удалось бы наняться на американский крейсер или бразильский, если Френси Эрейра захочет похлопотать за меня. Тогда можно было бы переждать на борту, пока не появится подходящий корабль.
Подумав, я решил, что шансов на это очень мало.
Лучше всего было бы действовать до того, как комиссия примет окончательное решение. И тут у меня было две возможности.
Я мог улететь на Землю, на пищевые шахты Вайоминга, не дожидаясь решения Комиссии.
Или мог снова вылететь в космос.
Прекрасные возможности. Одна означала навсегда отказаться от надежды на приличную жизнь... другая пугала меня до глубины души.
Врата похожи на клуб, в котором никогда не знаешь, какие из его членов в городе. Луиза Форхенд улетела; крепость терпеливо удерживал ее муж Сесс. Он ждал ее или единственную оставшуюся дочь, чтобы самому улететь снова. Он помог мне снова поселиться в моей комнате; ее временно занимали три мадьярки, которые улетели на трехместном корабле. Переселение не потребовало больших усилий: у меня ничего не было, кроме недавних покупок.
Единственно постоянным оставался Шики Бакин, он всегда здесь и всегда дружелюбен. Я спросил, не слышал ли он чего-нибудь о Кларе. Он не слышал. 'Улетай снова, Боб, - советовал он. - Это единственный выход'.
- Да. - Мне не хотелось с ним спорить. Конечно, он прав. Может, и полечу... Я сказал:
- Хотел бы я не быть трусом, Шики, но я трус. Просто не знаю, смогу ли я снова войти в корабль. У меня нет смелости ежедневно в течение ста дней смотреть в лицо смерти.
Он засмеялся и слетел со шкафа, чтобы потрепать меня по плечу. 'Так
