Делай Деньги

очень громко пищащего своей резиновой костью мистера Непоседу. В результате на Мойста неслабо текли слюни. За мистером Непоседой виднелась Глэдис. А за ней — два человека в черных костюмах.

— Его Светлость согласился принять вас, мистер Липовиг, — довольно радостным тоном сказал один из них.

Мойст попытался оттереть слюну с отворота костюма, но удалось только придать ему блеск.

— А я хочу его видеть?

Один из людей улыбнулся.

— О-о-о-о да!

* * *

— От повешений у меня всегда просыпается голод, — признался Лорд Ветинари, аккуратно очищая крутое яйцо. — А у вас?

— Эм… Да меня только раз вешали, — отозвался Мойст. — Есть как-то не очень хотелось.

— Думаю, дело в прохладном утреннем воздухе, — продолжал Ветинари, очевидно, не расслышав ответ. — Будит аппетит.

Впервые он посмотрел прямо на Мойста, и выглядел он озабоченным.

— О боги, вы не едите, мистер Липовиг? Есть надо. У вас слегка осунувшийся вид. Надеюсь, вы не выматываетесь на своей работе?

Где-то пути к дворцу, подумал Мойст, он, должно быть, попал в другой мир. Наверняка что-нибудь такое случилось. Это было единственным объяснением.

— Э, кого повесили? — поинтересовался он.

— Оулсвика Дженкинса, фальшивомонетчика, — ответил Ветинари, вновь погрузившись в свое хирургическое отделение белка от желтка. — Стукпостук, может, мистер Липовиг желает фруктов? Или немного той разрывающей миску злачно-ореховой стряпни, которую вы так цените?

— Конечно, сэр, — сказал секретарь.

Ветинари наклонился ближе, будто приглашая Мойста разделить какой-то секрет, и добавил:

— Уверен, что охранникам повар готовит копченую рыбу, очень укрепляюще. Вы вправду выглядите довольно бледным. Вы не думаете, что он выглядит бледным, Стукпостук?

— На грани изнуренности, сэр.

Как будто в ухо медленно капают кислоту, яростно подумал Мойст, но лучшим, что он смог выдавить из себя, было:

— И что, много людей присутствовало на казни?

— Не очень. Не думаю, что о ней широко оповещали, — сказал Ветинари. — И, конечно, его преступление не было связано с ведрами крови. Вот такое у толпы всегда вызывает ажиотаж. Но на помосте был Оулсвик Дженкинс, о да. Он не перерезал ни единого горла, хотя капля за каплей проливал кровь города.

Ветинари отделил и съел весь белок яйца, оставив нетронутым яркий желток.

Что бы я сделал, будь я Ветинари и обнаружив, что моя тюрьма вот-вот станет посмешищем? Ничто не подрывает авторитет так, как смех, подумал Мойст. Важнее то, что бы он сделал, если бы был собой, кем он, конечно, и является…

Повесить кого-то еще, вот что надо сделать. Найти какого-нибудь беднягу более-менее подходящего сложения, который дожидался в тюрьме пенькового фанданго, и заключить с ним сделку. О, его все равно повесят, но под именем Оулсвика Дженкинса. Пойдут вести, что самого заместителя помиловали, или что он погиб от несчастного случая или чего-то подобного, и его дорогая старенькая матушка или жена с детьми получат анонимный пакет денежной компенсации, а он избежит некоторой частички позора.

А толпа получит свое повешение. Теперь, если повезло, то Беллистер сейчас чистит плевательницы; справедливость, или что-то смутно ее напоминающее, вроде как свершилась; а общая идея этого всего сообщала, что преступления против города стоит обдумывать исключительно обладателям чугунных шей, и то только может быть.

Мойст осознал, что он трогает собственную шею. Он до сих пор иногда ночью просыпался всего через секунду после того, как под ногами разверзалась пустота…

Ветинари смотрел на него. На лице у него была не совсем улыбка, но у Мойста было вызывающее мурашки чувство, что, когда он пытался думать как Ветинари, Его Светлость скользил по этим мыслям, как какой-нибудь большой черный паук по связке бананов и забирался туда, где его быть не должно было.

И тут Мойста озарило. Оулсвик все равно бы не погиб. Только не с таким талантом. Он провалился бы сквозь люк в новую жизнь, совсем как Мойст. Он бы очнулся и получил ангельское предложение, в котором для Оулсвика были бы светлая комната где-нибудь, трехразовое питание, опорожняемый по первому требованию горшок и чернила, какие только ни пожелает его душа. С точки зрения Оулсвика, он бы попал в рай. А Ветинари… получил бы лучшего в мире фальшивомонетчика, работающего на город.

Ох, проклятье. Я поступаю прямо как он. Я на пути Ветинари.

Оранжево-золотой шарик забракованного желтка сиял на тарелке патриция.

— Ваши чудесные планы бумажных денег продвигаются? — спросил Кго Светлость. — Я так много о них слышу.

— Что? О, да. Э, я бы хотел поместить вашу голову на долларовую банкноту, если вы позволите.

— Ну конечно. Хорошее место для головы, если учесть все места, где она может оказаться.

Как шпилька, да. Я ему нужен, думал Мойст, пока совсем-даже-не-угроза впитывалась в воздух. Но насколько нужен?

— Послушайте, я…

— Возможно, ваш плодородный ум может помочь мне с небольшой головоломкой, мистер Липовиг. — Ветинари промокнул губы и отодвинул стул. — Прошу вас, следуйте за мной. Стукпостук, принесите кольцо, пожалуйста. И щипцы, конечно, просто на всякий случай.

Он прошел на балкон с плетущимся позади Мойстом и облокотился о балюстраду, повернувшись спиной к туманному городу.

— Все еще очень облачно, но, думаю, солнце может выглянуть в любой момент, а вы? — спросил он.

Мойст взглянул на небо. Среди облачных валов виднелась бледно-золотое пятно, как яичный желток. Что этот человек делал?

— Довольно скоро, да, — рискнул предположить он.

Секретарь передал Ветинари маленькую коробочку.

— Это коробка для вашего кольца с печатью, — заметил Мойст.

— Отлично, мистер Липовиг, вы, как всегда, наблюдательны! Прошу, возьмите его.

Мойст осторожно поднял кольцо. Оно было черным и у него было какое-то странное, органическое ощущение. V, казалось, пристально смотрела на Мойста.

— Замечаете в нем что-нибудь необычное? — поинтересовался Ветинари, внимательно наблюдая за ним.

— На ощупь теплое, — сказал Мойст.

— Да, не так ли, — согласился Ветинари. — Это оттого, что оно сделано из