— Ну, да, кое-какая плата бы помогла, да.
— Вы
— Дело в улыбке, сэр. Ее никогда не забудешь. И у него есть этот дар болтать с людьми, он заставляет людей хотеть делать все так, как ему надо. Это как магия, мелкий неблагодарный гаденыш.
Космо уставился на него, а затем сказал:
— Дайте преподобному пятьдесят долларов, Стук… Досихпор, и направьте его в хороший отель. Такой, в котором может быть в наличии горячая ванна.
—
— А затем, пожалуйста, продолжайте заниматься тем маленьким приобретением, хорошо?
— Да, сэр. Конечно.
Космо притянул к себе лист бумаги, окунул перо в чернильницу и принялся неистово писать.
— Пятьдешят долларов? — вновь спросил Криббинс, потрясенный столь маленькой расплатой за грехи.
Космо оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на человека так, будто увидел его впервые и не обрадовался этому новшеству.
— Ха, да. На данный момент действительно пятьдесят долларов, преподобный, — успокаивающе произнес Космо. — А утром, если ваша память будет столь же хорошей, мы все посмотрим в богатое и праведное будущее. Позвольте мне вас не задерживать.
Он вернулся к своим бумагам.
Досихпор схватил Криббинса за руку и решительно вытянул того из комнаты. Он увидел, что писал Космо.
Пришло время трости-клинка, подумал он. Забрать ее, передать, схватить деньги и бежать.
В Отделении Посмертных Коммуникаций было тихо. Там и в лучшие времена никогда не было шумно, хотя, когда постепенно затихали звуки университета, всегда можно было услышать слабые, незначительные голоса, просачивающиеся с Того Света.
Беда в том, подумал Хикс, что у слишком многих его предшественников не было никакой жизни за пределами отделения, где социальные навыки не были приоритетными, и даже будучи мертвыми, у них не совершенно не получалось зажить полной жизнью. Так что они околачивались около отделения, не желая покидать это место. Иногда, когда они чувствовали себя полными сил и Труппа Сестричек Долли занималась новой постановкой, Хикс выпускал их красить декорации.
Он вздохнул. Вот в чем была беда работы в ОПК, никогда нельзя быть в полной мере боссом. На обычной работе люди выходили на пенсию, несколько раз забредали на место старой работы, пока там еще был кто-то, кто их помнил, а затем они скрывались в вечно наполняющемся прошлом. Но здесь прежние работники, похоже, никогда не уходили…
Была такая пословица: „Старые некроманты никогда не умирают“. Когда Хикс рассказывал ее людям, они спрашивали „…и?“, и ему приходилось отвечать: „Я боюсь, это все. Просто „старые некроманты никогда не умирают““.
Хикс как раз убирал все на ночь, когда из своего тенистого угла подал голос Чарли:
— Кто-то живо пробирается сюда. Ну, я так сказал,
Хикс развернулся. Магический круг светился, и сквозь твердый пол уже поднималась жемчужная остроконечная шляпа.
— Профессор Флид? — произнес Хикс.
— Да, и мы должны поторопиться, молодой человек, — ответила тень Флида, все еще поднимаясь.
— Но я изгнал вас! Я использовал Девятикратное Стирание! Оно изгоняет все на свете.
— Это я его написал, — отозвался Флид с самодовольным видом. — О, не волнуйся, я — единственный, на кого оно не действует. Ха, было бы невероятно глупо с моей стороны придумывать заклинание, действующее на меня самого, а?
Хикс поднял трясущийся палец.
— Вы поставили скрытый портал, да?
— Конечно. Чертовски хороший. Не волнуйся, я опять-таки единственный, кто знает, где он. — Теперь весь Флид парил над кругом. — И не пытайся его искать — человек твоего ограниченного таланта никогда не отыщет спрятанные руны.
Флид осмотрелся по всей комнате.
— Та прекрасная молодая женщина не здесь? — с надеждой спросил он. — Ну, неважно. Ты должен вытащить меня отсюда, Хикс. Я хочу посмотреть на веселье!
— Веселье? Какое веселье? — переспросил Хикс, человек, планирующий очень, очень тщательно просмотреть заклинание Девятикратного Стирания.
— Я знаю, что за големы идут сюда!
Когда Мойст был ребенком, он каждую ночь молился перед сном. В его семье все были активными верующими Упрощенной Картофельной Церкви, которая избегала крайностей Древней и Традиционной Картофельной Церкви. Ее последователи были скромными, работящими и находчивыми, а из-за твердой приверженности к масляным лампам и самодельной мебели они сильно выделялись в области, где большинство людей использовало свечи и сидело на овечьих шкурах.
Он ненавидел молиться. Было такое чувство, что он открывал большую черную дыру в пространство, и в любой момент
Еще ему было велено во время этих часов считать свои блага.
И теперь, лежа в темноте банка, довольно-таки замерзнув и в многозначительном одиночестве, он попытался какие-нибудь из них отыскать.
У него были хорошие зубы, и он не страдал от преждевременной потери волос. Вот! Не так уж сложно было найти, правда?
И Стража, в сущности, не арестовала его. Но хранилище, зловеще обтянутое черно-желтыми веревками, охранялось троллем.
В хранилище нет золота. Ну, даже это было не совсем правдой. Золота было по крайней мере пять фунтов, покрывающих свинцовые слитки. Кто-то проделал там чрезвычайно хорошую работенку. Это было лучом света, да? По крайней мере, есть
Он был один, потому что Адора Белль проводила ночь в заключении за нападение на офицера Стражи. Мойст посчитал, что это нечестно. Конечно, в зависимости от того, какой день был у стражника, нет такого действия (за исключением физического нахождения в другом месте), которое не может быть истолковано как нападение, но Адора Белль на самом деле не совсем