— Учебный лагерь 'Ледовый рай', — снова отрапортовал обрезок, удивляясь старшинской глухоте. — Гагарин. Это город на Марсе.
— Да уж знаю! — Кирилл отставил тарелку. — Считай, земляк. Я тоже из 'Ледового рая'. Как там прапорщик Оженков?
— Учит курсантов, господин старшина! — отрапортовал новобранец. — Зверь! Только он уже не прапорщик.
— Да, конечно. — Кирилл вспомнил, как еще совсем недавно он сам отвечал на подобные вопросы.
Черт, жизнь бежит! И мы все еще живы, хотя на наше место готовят уже других галактов.
— Ладно, свободен! — Кирилл махнул рукой.
Когда он вышел из столовой и подошел к курилке, там сидела целая группа незнакомых бойцов. Но среди них выделялся один знакомый. Вернее знакомая, потому что это была рядовая Александра Каблукова.
— Сандра! — На этот раз Кирилл выронил зажигалку и сигареты. — Ты ли это?
Громильша обернулась:
— Ой, Кент! Вот уж не ожидала кого встретить! Я думала, тебя… — Она не договорила.
Обнялись. Хватка у Сандры была прежняя — хорошо хоть ребра не треснули. Шепнула ему на ухо:
— Как твое мужское хозяйство? — И мгновенно поняла всю бестактность вопроса и не столько из-за его обидности, сколько потому что Кириллово хозяйство от таких объятий тут же ожило. — Прости! По-моему, все под плотным штурманским контролем.
— Под контролем, под контролем! — сказал Кирилл.
— А Роксана-шмакодявка тут?
— В госпитале с ранением.
Громильша освободила хватку, и Кирилл выбрался из ее могучих лап.
Кругом начались попытки схохмить, робкие, разумеется, потому что никто не знал, как отреагирует на хохмы незнакомый старшина.
— Ты знаешь, Кент, — прошептала ему на ухо Сандра. — Как ни странно, я рада, что она жива.
Кирилл наконец рассмотрел ее лицо.
Сандра выглядела изрядно повзрослевшей, как будто за эти месяцы для нее прошли годы. Это была уже не метелка, а самая настоящая баба, и бабской привлекательности в ней стало еще больше, той самой, которая уже не прячется за девичьей нерешительностью и скромностью, а в полный рост представляет себя: ты хочешь меня?… так за чем дело стало?… мы оба знаем, что это в порядке вещей — ты меня, я тебя…
— Наверное, по-прежнему влюблена в тебя, да? А паренек, который возле нее отирался… Артем… он жив?
— Жив, — коротко сказал Кирилл. — Значит, тебя не посадили?
Сандра ухмыльнулась:
— Хотели поначалу. По всей строгости — как подручную вражеского лазутчика. Но потом решили, что убийство вражеского пособника компенсирует предыдущее преступление, разжаловали в рядовые и отправили на Периферию. Хорошо хоть не в штрафники.
— Я очень рад тебя видеть, Сандрочка. И очень благодарен тебе за то, что ты меня спасла тогда. Дог бы меня точно в гальюне замочил. Так что я — теперь твой должник.
Сандра снова ухмыльнулась:
— Ага, никто тебя за язычок не тянул, обрезок! В таком случае почему бы не начать отдавать долг? К примеру, уже сегодня ночью.
— Сегодня ночью я не смогу, сегодня ночью я… я… я…
— Эй, Кент! Тебя что заклинило? — Сандра помахала перед лицом Кирилла гигантской ладонью.
Однако Кирилл не видел ее и не слышал. Он смотрел на новобранца, который только что вышел из-за угла казармы и направился в сторону курилки. Галакт был на две головы ниже Сандры и едва ли не вдвое уже в плечах, но именно от него Кирилл и не мог отвести сейчас глаз.
— Эй, Кент! До чего же ты падок на шмакодявок! Ты на меня посмотри. Ну чем я тебя не устраиваю? Как тронешь, сразу ясно — маешь вещь! Да ты же и сам в теме… Слышишь?
Кирилл не слышал. Его сердце превратилось в окровавленный кусок мяса, в пышущий жаром антрекот, который приближающийся боец мог слопать на завтрак, обед и ужин, не подавившись.
Вернее, могла — потому что это была Светлана Чудинова.
67
Она прижалась к нему, едва Кирилл прикрыл дверь.
Это прикосновение было совсем другим, чем то, в 'Сидонии', с Ксанкой. Оно было настолько другим, что Кирилла просто затрясло. И больше для него не существовало ничего, кроме главного желания обрезка, и это желание нужно было удовлетворить как можно быстрее, и было глубоко наплевать на то, что это может закончиться ржавыми пистонами.
Они просто набросились друг на друга.
Наверное, со стороны это выглядело бы как яростная схватка с гостем, однако, во-первых, со стороны никто ничего не видел, а во-вторых, этот бой был озарен не ненавистью, а любовью. Впрочем, нет, всякий бой подразумевает под собой соперничество, сопротивление и стремление к победе, а тут и не пахло первым и вторым, но вовсю пахло третьим, правда, оба стремились к победе не друг над другом, а над одиночеством, и победа эта, к которой стремились миллиарды мужчин и женщин во все века, могла быть достигнута исключительно совместными усилиями, и она была достигнута уже через несколько секунд после того, как они сбросили с себя одежду, повалились на койку и слились в единое целое.
Потом было продолжение — он неторопливо исследовал ее тело, перебираясь от выпуклости к впадинке, а от впадинки к другой выпуклости, дальше, дальше, дальше, а она, ничего не скрывая, доверчиво льнула к его рукам и губам, и его неторопливость снова зажигала ее, а от нее повторно загорался он, и они снова втискивались друг в друга, пытаясь объять собой его (ее) тело и захлебнуться им (ею), и утонуть в нем (ней)…
А потом они просто лежали друг подле друга, и им не хотелось ничего — только поговорить, — и они говорили, и говорили, и говорили…
— Как долго ты не прилетала.
— Я вообще не рассчитывала когда-либо увидеть тебя.
— Вся моя жизнь здесь была до сих пор одним сплошным ожиданием.
— Вся моя учеба была дорогой к тебе.
Они говорили и говорили, и говорили, и любому постороннему человеку их беседа показалась бы чередой пустопорожних банальностей, не несущих в себе ничего, кроме глупости, но этим двоим каждое слово, произнесенное другим, казалось величайшим откровением, и в этом вечном разговоре двоих было не меньше смысла, чем в смене дня и ночи, в падающем с небес дожде или в приступе боли…
Потом, как водится, они вспомнили, что их отнюдь не двое в этом мире, что каждый из них связан с десятками других людей невидимыми ниточками, которые называются
