обязанностями, и что, вообще, всякая любовь беспрерывна психологически, но дискретна физиологически…
Она подумала о том, что ее наверняка уже ищут и что ждут ее теперь сплошные ржавые пистоны, но это невелика плата за то, чего она, наконец, добилась.
А он подумал, что надо немедленно сказать ее командиру, что она выполняла срочное задание, и не поддаться на провокацию понимающей скабрезной ухмылкой, и, если потребуется, обеспечить ухмыляющегося доброй порцией ржавых пистонов.
Потом она подумала, как можно будет объяснить предательство, которое она совершила по отношению к нему после той его драки с Риком, в 'Ледовом раю', когда она просто не могла поступить иначе. Если он, конечно, спросит…
А он подумал, что нужно забыть о том ее предательстве, потому что он тогда поступил как наглый сволочина, привыкший брать все, что понравится, и она просто не могла поступить иначе. И теперь, после всего, что произошло между ними, было бы еще большей наглостью спросить ее о том…
Они поднялись с кровати. И принялись одеваться. И между ними не возникло той стыдливости, какая появляется после ВСЕГО между теми, кто бросился в объятия друг друга ради удовлетворения одной только физической страсти. Нет, они с удовольствием смотрели, как другой (другая) постепенно скрывает то, что совсем недавно было их общим достоянием, и знали, что пройдет недолгое время, и скрываемое неизбежно снова станет их общим достоянием, и в этот момент они оба считали, что будут жить в состоянии этого маятника еще десятки лет, пока не истечет все, отпущенное Единым на их долю.
Потом они вышли из Кириллова закутка, и каждый взялся за положенное дело. Это были каждодневные обязанности, постоянные и неизменные, и вся удивительность ситуации состояла в том, что те, кому предстояло их выполнять, после ВСЕГО изменились.
Он наполнил ее уверенностью в самой себе и предвкушением победы, которой им необходимо было добиться, а она наполнила его силой и решимостью, которые потребуются для того, чтобы эта победа состоялась.
68
Кирилл понял, что сегодня все будет по-иному, потому что едва Малунов выбрался из машины, опустевший 'колибри' поднялся в воздух и отправился в сторону базы.
Все было ясно, вражеский лазутчик собрался уносить ноги. Что ж, значит, судьба не оставила Кириллу другого выхода, и прапора надо брать.
Когда тот скрылся в пещере, Кирилл посадил 'стрекозу', выбрался из кабины, переключил оптику ПТП на инфракрасный режим и осторожно подкрался ко входу в Змеиное Гнездо. Умом он вроде бы понимал, что поступает по крайней мере неосторожно, но с того самого момента, когда рядом с ним появилась Светлана, он был теперь словно и не он. С ним теперь не могло произойти ничего страшного. Как будто эта маленькая кареглазая девчушка окружила его неприступной каменной стеной, превратив в этакую твердыню, которую не могли взять ни легкие бедки, ни большие несчастья.
Остановившись возле входа, Кирилл усилил чувствительность внешних микрофонов ПТП. Судя по звукам, Малунов шел вперед, шагал мерно, как на плацу, словно ничего не боялся и не ждал никаких происшествий. Потом шаги стихли, и всякий бы решил сейчас, что надо переждать.
Однако Кирилл был уверен: отсутствие звуков вовсе не означает, что прапор затаился и прислушивается — не идет ли кто следом? Нет, это означало лишь одно: прапора уже нет на Незабудке, он теперь совсем в другой пещере, за многие световые годы отсюда.
И Кирилл без опаски двинулся внутрь Змеиного Гнезда.
Первое, что ему бросилось в глаза, было вовсе не отсутствие прапорщика Малунова. С прапором все было ясно, но вот куда делась половинка шара? Ведь не было ни малейшего шума, прапор ничего не выключал и ничего не трогал. Такое ощущение, что он на ходу, одним движением бровей, отправил портал в небытие.
В общем, и сам ноги унес, и все улики с собой забрал.
Кирилл не удержался и грязно выругался.
Хорошо, что его не слышала сейчас Светлана!… Тоже мне, эсбэшник хренов, пока ходил вокруг да около, вражеский лазутчик заметил интерес и концы в воду! И остается теперь убираться прочь, не солоно, как сказал бы Спиря, хлебавши. Тьфу, кол тебе в дюзу!
Впрочем, убраться было никогда не поздно.
А сейчас надо бы все-таки осмотреться — вдруг какие-либо улики и отыщутся…
Кирилл шагнул вперед, и тут перед ним загорелись в воздухе оранжевые строчки:
Дьявол, это была триконка! Ее не могло тут появиться никакими судьбами, но, тем не менее, она висела в воздухе, медленно вращаясь, и Кирилл бы не удивился, посыпься с нее нежданно-негаданно искры. Это было бы чудо, родившееся из чуда. А может, это и не чудо, может, это — всего лишь родившееся на внутренней стороне шлема изображение?
— ПТП! Убрать с дисплея все изображения.
— Есть убрать с дисплея все изображения! — пробасил ИскИн.
И все вокруг исчезло. Кроме триконки. Она по-прежнему продолжала висеть. И только когда Кирилл не выдержав напряжения, сморгнул — исчезла.
Кирилл снова выругался. Что за шутки с ним тут шутят?
— ПТП, вернуть на дисплей изображение!
— Есть вернуть на дисплей изображение!
Вокруг снова были внутренности Змеиного Гнезда.
И тут Кирилл обнаружил на том самом месте, где только что крутилась триконка, легкое дрожание воздуха. Постоял, подождал. Дрожание продолжалось. Пауза затягивалась. Надо было либо отваливать на базу, либо продолжать искать на свою задницу ржавые пистоны.
И Кирилл шагнул в сторону дрожащего воздуха.
Сердце ухнуло в самый низ живота. По спине пробежали мурашки. Будто теплые метелкины руки погладили. Потом сердце вернулось на место. Но стало тяжело дышать.
Все вокруг было знакомо.
Полушар рядом, пещера, одна из стен которой по-прежнему выглядела стеллажом. И прапорщик Малунов возле стеллажа, наклонившийся над одной из ячеек. Что он там делал, было не видно, но когда выпрямился и сделал шаг назад, стеллаж стал исчезать. Как будто растворяться в воздухе. Подобно трупам гостей…
— Ну что, старшина? — сказал Малунов не оборачиваясь. — Значит, говоришь, вычислил меня?
Кирилл тут же взялся за трибэшник:
— Руки вверх, господин прапорщик! Хотя, какой вы, к дьяволу, прапорщик?!
Малунов медленно поднял руки, медленно повернулся.
— Трибэшник вынуть из кобуры, — скомандовал Кирилл. — Медленно, за
