Северянин поплевал на ладони, как заправский лесоруб. Примерился.
С первого же удара лезвие раскололо створку и заклинилось в ней.
– Умеешь, – криво усмехнулся Кулак.
– Ничо, я сейчас… – Бучило схватился за топорище, уперся в дверь ногой. Пошатал. Дернул.
Со скрипом сталь выскользнула из древесины. Наемник пошатнулся, но устоял на ногах.
– Дай мне! – протянул руку Клоп.
– Обойдешься! – Бучило повел плечами, примериваясь нанести повторный удар.
– Тебе жалко?!
– Оба отойдите, – приказал Мудрец.
Он еще ссутулился, даже как-то стал меньше ростом, а потом выбросил вперед ногу. Подошва сапога угодила рядом с трещиной в створке. Силе удара мог бы позавидовать средних размеров жеребец.
Дверь раскололась пополам. Жалобно заскрипели петли. С грохотом вторая половинка ударилась о стену.
Мудрец, выхватывая из-за пояса кистени, прыгнул в комнату головой вперед.
Прислушиваясь к глухим ударам, барон Фальм покачал головой.
– Должен признаться, любезнейший господин граф… – Его голос казался приторно-сладким, словно мед, но горчил, будто яд скорпиона. – Должен признаться, что вы не оправдали возложенного на вас высокого доверия… К моему сожалению.
Гость его светлости стоял, небрежно опираясь локтем на подоконник узкого стрельчатого окна. Пальцы правой руки играли с рукоятью корда. Усы топорщились совсем по-кошачьи.
Напротив него стоял, перекатываясь с пятки на носок, ландграф Вильяф. Серебряные медведи на черном сюрко владыки Медрена, казалось, приноравливались – как бы ловчее швырнуть корону в графского собеседника.
В шаге от ландграфа съежился слуга – Пальо. Он морщил длинное лицо так, словно собирался расплакаться, но стеснялся этой слабости. Ближе к выходу Джакомо-Череп устало опирался на поставленный стоймя шестопер. За исключением нескольких пятен крови на одежде, телохранитель его светлости вышел из схватки с наемниками без отметин. Да и усталость его была скорее показной, чем истинной.
В глубине комнаты, подальше от окна, на укрытой балдахином кровати сидела супруга ландграфа, госпожа Тельма, затравленно озиравшаяся и обеими руками прижимавшая к себе наследника Халльберна. Глаза графини покраснели и опухли. Мальчик, наоборот, держался смело. Он так и норовил вывернуться из назойливых материнских объятий, разворачивал плечи и переводил взгляд с отца на гостя, потом на командира телохранителей и обратно.
– Глупости изволите болтать, господин барон! – Граф Вильяф брезгливо поморщился. – Медрен держится. И он выстоит, во имя Триединого!
– Хм… – покачал головой Фальм. – Медрен держится. Но почему-то, любезнейший господин граф, вы, вместо того чтобы руководить боем, скрываетесь в собственной спальне. С чего бы это? Помнится, вы обещали показать мне чудо? И где же оно?
– Мы противостоим трем полкам сасандрийской армии и один уже уничтожили! Это ли не чудо?
– Толку-то? Вас раздавят, как я и обещал. Уж поверьте моему опыту, любезнейший господин граф. – Барон зевнул, прикрывая рот ладонью в замшевой перчатке. – Буду ли я сожалеть? Нисколечко…
– Глупости! – вспыхнул его светлость, как сухая солома. – Это временные неудачи!
– Захват вашего особняка имперскими наемниками вы называете временными неудачами? А вы знаете, кто их ведет? Некий кондотьер по кличке Кулак. Помните такого?
Ландграф дернул плечом – мол, буду я помнить всякий сброд!
– А он вас помнит, я уверен. И ваша встреча будет приятной лишь для одной стороны.
– Чушь! Я не собираюсь с ним встречаться!
– Конечно, любезнейший господин граф… – Фальм выглянул в открытое окно. – Вы не собираетесь встречаться с заклятыми врагами. Вы приготовили веревочную лестницу. И теперь намерены позорно бежать…
– Не бежать! Спасать семью! Не вам меня судить, господин барон! Все ваши посулы оказались пустым звуком. Где поддержка западных королевств? Где помощь таинственного сообщества, интересы которого вы представляете?
– А может, вам еще десять полков айшасианских латников на белых верблюдах?
– Что?
– Что слышали.
– Да как вы смеете?! – Его светлость побагровел, схватился за меч. – После всех обещаний?
– Я обещал человеку, который мог стать символом борьбы против Сасандры. Знаменем всех свободомыслящих борцов Запада. – Фальм не обратил никакого внимания на телодвижения ландграфа. – А что же вышло? Оказалось, я имею дело с напыщенным, самодовольным болваном, не владеющим ни тактикой, ни стратегией. Вся сила которого заключается лишь в нездоровой любви малочисленной армии и бестолковых горожан.
– Ага! Значит, вы признаете, что…
– Да нечего мне признавать! Вы врали мне все время, любезнейший господин граф! Врали и не краснели. Чудо обещали мне? А чудо-то это заключается в старинном медальоне на шее вашего сына. И не надо корчить рожи – вы же не в деревенском кабаке, господин граф! Без него вы – пшик! Пустое место! Дырка от бублика!
– Как вы смеете?! – Ландграф вытащил наконец-то меч. – Бесчестный негодяй! Я убью вас!
Фальм насмешливо хлопнул в ладоши:
– Великолепно! Великолепно, господин граф! Без куска хлеба вы не останетесь! Любая труппа странствующих лицедеев была бы рада…
Зарычав, Вильяф Медренский бросился вперед.
Барон не сдвинулся с места. Повинуясь его быстрому взгляду, Джакомо без замаха ударил его светлость в спину шестопером. Звякнули доспехи. Ландграф рухнул ничком, эфес меча выскользнул из его пальцев.
Завизжала графиня.
– Закрой ей рот! – скривился Фальм. Носком сапога толкнул Вильяфа в плечо. Наступил на грудь и, наклонившись, прошипел, брызгая слюной, в перекошенное от боли и ненависти лицо. – Коль медальоном может воспользоваться тупой провинциальный графишка, то им могу воспользоваться и я… Ты стал не нужен мне, Вильяф Медренский. Как и твой Медрен, гори он вечным пламенем… – Барон замолк на мгновение, прислушиваясь к оборвавшемуся вскрику графини. Раздельно проговорил: – Неудачник должен умереть. А твоим чудом, глупенький мой граф, я сумею воспользоваться и без тебя.
