– Знаешь… – прошептал бывший гвардеец после недолгого молчания. – Знаешь, мне почему-то кажется: остроухие пожалеют, что нас к своему Вепрю тащат.
– Я слышал… – ответил дель Прано. – Не знаю только, можно ли этому верить… Так, слухи ходили…
– Да говори ты уже, пока эти придурки на нас не смотрят.
– В общем, ходили слухи, что когда-то давно люди уже пробирались в капище к Золотому Вепрю и выходили оттуда живыми.
Кир кивнул:
– Да. Я тоже об этом знаю.
– И это правда?! – едва не воскликнул Жоррес, но вовремя взял себя в руки. Если кто-то из дроу поймает их за разговором, мало не покажется.
– Правда. Самая настоящая, – вздохнул тьялец. – Одного из этих людей ты даже видел.
– Как? – не поверил дель Прано. – Не может быть!
– Помнишь кондотьера по кличке Кулак? Однорукого, с седой бородой и серьгой в ухе.
– Конечно… Так это он?
– Ну да. Руку ему отрезали из-за остроушьей стрелы. Наконечник жилу перебил, пришлось перетягивать, да передержали – пальцы мертветь начали. Еще бы чуток, и не спасли бы.
– Вот это да… – протянул дель Прано. – Не знал.
– Что не знал? Как кровь останавливать?
– Да при чем тут кровь?! Я, оказывается, человека-легенду видел… – мечтательно прошептал лейтенант. – Он погиб? Ну, я имею в виду…
– Нет. Он умер еще до боя. Его тяжело ранили при штурме Медрена… Ты слышал о городке Медрен?
– А где это?
– В северной Тельбии.
– Первый раз слышу.
– Да и я бы век о нем не знал. Дрянной городок. Бешеный ландграф. Совершенно безумные защитники, порабощенные магией амулета…
– Ничего себе!
– Был там некий барон Фальм. То ли из Итунии, то ли из Дорландии. Вертел ландграфом, как хотел. А тот возомнил себя будущим королем Тельбии. Сопротивлялся городок отчаянно. Генерал дель Овилл три полка на штурм бросил, не считая кондотьерских банд.
– Да уж… – Жоррес покачал головой. – Там хоть кто-то живой остался?
– Остались, не переживай. Когда ландграфа зарезали, а с его сына амулет сдернули, у защитников боевой дух исчез, как роса на солнышке. Оружие бросали и в ноги нашим падали. Только когда дворец ландграфа штурмовали, Кулаку подпиленный болт достался. Джакомо Череп стрелял, сволочь… Рану-то залечили, а осколок, видно, остался. Вот пока мы за Фальмом скакали, он… осколок то есть… по крови гулял, гулял и до сердца дошел.
– Ясно. – Дель Прано поднял голову. Дроу вроде бы уже успокоились, вернули свой навес на место, а значит, того и гляди, заявятся проверять – в порядке ли пленники. – А зачем вы за Фальмом гнались?
– А он Мудреца загрыз, – ответил Кирсьен. Понял, что слова его выглядят как совершеннейшая чушь. Пояснил: – Мудрецом звали помощника кондотьера. Это второй человек, который Золотого Вепря видел и уйти смог. Он говорил, что даже ухо от идола отрубил. На память…
– На память?
– Нет, конечно. Пожадничали просто. Не смогли кусок золота не стащить. Так вот, Мудреца убил барон Фальм. И не просто убил…
– А загрыз, так?
– Можешь не верить, но он котолаком оказался.
– Котолаком?!
– Что, не веришь?
– У меня нет повода тебе не верить, – твердо проговорил дель Прано. – Раз говоришь – котолак, значит, котолак. Просто удивительно. Никогда не подумал бы, что вот так запросто о них услышу. И не в сказках, заметь…
– Мне сейчас вся моя жизнь на сказку похожей кажется… – вздохнул Кир и замолк, услышав шаги остроухого.
Мгновением позже пучеглазая морда нависла над ранеными. Дроу подозрительно оглядел людей. Кажется, даже принюхался. Но не нашел, к чему придраться, буркнул невнятно и ушел.
Кир закрыл глаза и представил оскаленную морду вепря. Длинное рыло, острые клыки загнуты кверху, одного уха нет, но щетина на мощном загривке встопорщилась щеткой. Да, такое чудище на вертел насадить непросто. Но тем интереснее.
В лекционном зале теософского факультета горели факелы, воткнутые в железные скобы. По зеленовато-серым стенам скользили багровые блики. Тяжелые шторы, закрывающие окна, изредка шевелились под порывами ветра.
Большинство каменных столов, ярусами поднимающихся по наклонному залу, пустовали. Помещение, способное вместить больше сотни студентов, решивших посвятить свою будущую жизнь исследованию Священного Писания и изучению философии религии, выглядело непривычно пустым. Возможно, от этого воздух казался стылым и сырым.
На кресле с высокой спинкой, которое стояло перед преподавательской кафедрой, сидел усталый человек лет сорока в темном камзоле. Он задумчиво теребил рыжеватую бородку, внимательно оглядывая исподлобья собравшихся. Вот они все перед ним. Друзья и соратники. Люди, разделившие с ним нелегкое бремя управления Аксамалой в самые трудные дни. Только их усилиями город не превратился в кромешную Преисподнюю, только благодаря их каждодневным заботам на улицах сохраняется порядок, не грабят и не убивают… Ну, по крайней мере, в открытую не грабят и не убивают.
Если быть абсолютно честным, то преступлений, конечно, сейчас больше, чем во времена правления его императорского величества по кличке Губастый, вздорного, в сущности, старикашки. Еще бы! Тогда работали отлаженные команды сыщиков магистрата, которые расследовали уголовные преступления; улицы и днем, и ночью патрулировали отряды стражи, не говоря уже о тайном сыске, не гнушавшемся, помимо поиска политических преступников, и поимкой торговцев заокеанским дурманом, и раскрытием притонов в припортовых кварталах. Сейчас вместо отрядов стражи бродили патрули ополченцев, рьяные, но неумелые. Вместо опытных сыщиков шныряли напористые ребята из сыска, налаженного фра Лаграмом… Покойным фра Лаграмом. И теперь неизвестно, как будет дальше обстоять дело борьбы с преступностью, поскольку заменивший погибшего лавочника студент-медик Жильон из Литии особых надежд не подавал. Разговоров много, а дела мало.
Мэтр Дольбрайн вздохнул. Нелегка, ой, как нелегка ноша правителя. Особенно если ты больше привык удить рыбку в мутной водице, наживаться на доверчивых банкирах и купцах. Там все проще: нашел дурака, задумал сложную многоходовку и чистишь ему карманы. Здесь же приходится лавировать, как рыбацкая лодка осенью у наветренного побережья Великого озера. Нужно учитывать пожелания вчерашних студентов и бывших военных, лавочников и ремесленников, беженцев из окрестных сел. Чтобы держать в узде вчерашних вольнодумцев, опьяненных свободой, равенством и братством, нужно обладать вкрадчивостью кота, упорством барана, работоспособностью коня и сладкоголосием соловья. Непосильная задача, если задуматься…
