пользовалась...
— Пользовалась! Потому что никто иной не предложил погостить. Только благодарность благодарностью, а ведь вижу, что нет, не было и не будет у Прилужанского королевства врага более лютого! Спит и видит он, чтобы королевство наше истощить, обессилить, в междоусобицу ввергнуть!
— Вона как! А что ж батюшка, король Юстын, его подскарбием назначал?
— Откуда ж мне знать? — удивилась пани Скивица. — Я во дворец не вхожа. К государственным тайнам не допущена. И прежние князья-гетманы не жаловали, и нынешние презирают...
— Жаль, — вздохнул Анджиг, — что не принял Сенат закон о престолонаследии...
— Жаль? Тебе правда жаль?
— А почему бы и нет? Батюшка недужен... — Гусарский сотник мечтательно улыбнулся. — А корону примерять...
— И думать не смей! — Пани Хележка сжала кулаки, шагнула к Анджигу, пригибаясь, словно намеревалась немедленно броситься в драку. — Ты считаешь, просто так Зьмитрок рядом с тобой на службе в храме очутился? Или от нечего делать разговоры заводил? Грозинецкий князь ничего просто так не делает! Еще б чуток, и кольцо бы тебе в нос продел, как бычку молодому. А после водил бы за это кольцо... Не хватало еще прилужанскую корону по наследству передавать! — Она наклонилась еще ниже — глаза в глаза, едва не касаясь смоляным локоном темно русого чуба гусара. — Ты знаешь, кто приказал гетмана Жигомонта Скулу отравить?
— Так это все знают. Чеслав Купищанский да Зджислав Куфар. По наущению Януша Уховецкого...
— Как бы не так! Зьмитрок приказал в мед, в котором орешки для пана Жигомонта вываривали, яду плеснуть. Да так, чтоб мало не показалось. А все потому...
— Погоди! Ты откуда знаешь такие подробности?
— Исповедоваться буду перед смертью, расскажу, а покамест извини, рыцарь мой...
— Нет уж, погоди!
— Нечего годить. Нечего. Дай доскажу. Убили Жигомонта оттого, что пан Юстын Далонь, князь Терновский, Зьмитроку управляемым показался. Вот только просчитался он, к моей радости и радости всего королевства. Теперь решил просчеты свои поправлять. Как думаешь, сколько бы твой батюшка прожил, если бы закон про наследование короны протолкнули в Сенате?
— Да что ж ты говоришь такое?! — Анджиг сжал ладонями виски.
— Правду... — Ее теплое дыхание обожгло щеку гусара. — Как на исповеди...
— Ведь не всю правду, — попытался возразить он.
— А кто всю правду говорит? И когда? Главное, что тебе я не вру.
— Честно?
— Ну, ты как маленький, право слово! Честно!
— Спасибо, — вздохнул Анджиг.
— Не за что. Мне, может, приятно говорить тебе правду.
— Тем более спасибо.
Он поднял голову. Осторожно, словно страшась причинить боль, коснулся губами ее губ.
— Когда на север поедешь, я тоже поеду, — шепнула пани.
— Да ты что! Нельзя ведь... Я же...
— Можно! — Она закрыла ему рот поцелуем, присела на колени...
Аптекарь Кильян, прислушиваясь к звукам, доносящимся с верхнего этажа, вздохнул, сотворил знаменье Господне. Некоторое время раздумывал, барабаня пальцами по стойке, а после накинул добротную тарататку с мерлушковым воротником и выскользнул за дверь. Уж лучше в шинке по соседству пересидеть. Меньше знаешь, крепче спишь. И хотя до сих пор ему удавалось отделываться от любопытствующих сравнительно безболезненно, Мацюра предпочитал не рисковать. Ну, разве что кто-нибудь догадается подкрепить любопытство чем-то тяжеленьким и звенящим...
Серые стены Выгова — крупнозернистый песчаник, о который так удобно точить ножи — никогда не появлялись перед путниками неожиданно. Как-никак столица. По какому тракту не подъезжай, сперва попадешь во все больше сгущающийся поток людей. Купеческие обозы, поселяне, снабжающие городских жителей провизией, конные гонцы, воинские подразделения, числом от десятка до хоругви, «поезда» князей и магнатов движутся туда и обратно. Кто веселый, кто грустный, кто исполнен надежд, а кто разочарования.
Шесть трактов — Тесовский, Хоровский, Уховецкий, Скочинский, Таращанский, Ясногутский. Шесть ворот, носящих те же имена. И в каждых не протолкнуться. За редким исключением. Например, когда Выгов покидает гусарская хоругвь.
Пан Войцек со спутниками сперва не поняли, почему стража Хоровских ворот вывалила гурьбой, оттеснила от барбакана скопившуюся толпу селян и мелкопоместных. Но догадливый пан Юржик сообразил:
— Видать, шишка великая ехать вознамерилась!
— Т-т-точно, — согласился, подумав, Войцек.
— Может, кто из сановников в Хоров по делам? — предположил Ендрек.
— А на кой, дрын мне в коленку? — пожал плечами Хватан. Он вообще не проявлял излишней радости по поводу предстоящего возвращения на север. Видно, серые глаза Ханнуси не давали покоя уряднику. Насколько понял Ендрек, и братья Беласци были вовсе не против принять в семью боевого, смелого малолужичанина — глядишь, и сестренка остепенится, успокоится. А что до политических разногласий, близкое общение показало — Климашу и Вяславу они что называется до отхожего места, Цимош если и проявлял интерес к событиям в Выгове, так, скорее, сопереживая проигравшей элекцию партии, поскольку некогда успел повоевать под знаменами пана Скорняги. А Лаврушку-Лаврина никто и не спрашивал. Молодой еще, зеленый.
— Ну, не знаю... — пожал плечами медикус.
— Эх, ученый малый, ученый малый... Хоров давно уже весь золотистый, дальше некуда. Какие дела?
— Да такие, что кочевники Стрыпу переходят, где хотят и когда хотят! — не сдержался Ендрек, едва не выкрикнул. — Есть Выгову до этого дело или нет?
— А ну, т-тихо! — шикнул пан Войцек. — Г-г-глядите, на вас уже головы поворачивают!
И правда, селянин, сидящий на передке воза, заполненного корзинами с крупными медово-желтыми яблоками, обернулся, подозрительно прищурился. На плече его коричневого добротного кожушка выделялся белый потек, оставленный, очевидно, пролетавшей недавно вороной.
— Гляди-ка... того-этого... — потянул медикуса за рукав Лекса.
Из темной пасти ворот вылилась на расквашенную копытами, сапогами и колесами дорогу яркая лента конной колонны. Словно солнце, несмотря на пасмурный зимний
