— Где Доброжир преступников держит?
— Вон там — за углом и в подвал. Три ступеньки, — также шепотом отвечал тот.
— А охрана?
— Да какая охрана? С вечера стражник замок запер, утром отопрет, покормит.
— А как же с замком быть? — растерялся рыцарь. — Ключ-то, небось, в караулке… Или, того лучше, у мечника здешнего. Как его зовут-то?
— Забыл, с кем связался? — оскалился Ярош. — Да мне замок вскрыть — раз плюнуть. Здешние мастеровые — неумехи косорукие. А настоящих замков, из Лютова или Белян, днем с огнем не сыщешь — дорого для местных королей да рыцарей.
— Я думал, ты больше на дороге проезжих режешь, — не удержался от подначки Годимир.
— Это ты меня с Сыдором перепутал, пан рыцарь, — скрипнул зубами Бирюк. И, не дожидаясь ответа, нырнул в темноту.
Годимир поспешил за ним, стараясь не слишком шуметь и не отстать от шустрого разбойника.
По правую руку, судя по щекочущему ноздри аромату перепревающего навоза, находилась конюшня. Привязанные в стойлах скакуны гостей и хозяйские животные время от времени фыркали, били копытами об утоптанную землю, хрустели сеном.
«Где-то мой рыжий?» — подумал рыцарь. Жаль будет потерять отлично выезженного коня…
— Ворон не лови! — ткнул его локтем в бок Ярош.
— А? — дернулся Годимир.
— Борона! — насмешливо ответил разбойник и показал пальцем на едва различимую в темноте дверку.
Да, такую преграду можно и не охранять. Доски пригнаны плотно, на совесть. Толщина тоже — дай Господи. Замок висит на мощных скобах. Без шума не выломать. Да и сам замок с полпуда весит. Поди подступись…
— Ерунда. Раз плюнуть… — Бирюк, похоже, придерживался иного мнения о крепости запоров. В его пальцах мелькнула продолговатая железка — не то гребенка, не то игрушечный мечелом. — Зареченские кузнецы думают испугать всех своими замками. Увидят, мол, и обделаются — вот это силища, — насмешливо проговорил разбойник легкими движениями тыкая своим хитрым инструментом в замочную скважину. — А на деле вскрывать их легче легкого. Ни тебе секрета, ни тебе ловушки какой… Крепкие конечно, не спорю… — Он напрягся, надавил посильнее. — Вот пожалуйте, не обляпайтесь… Я же говорил!
Ярош показал Годимиру раскрытый замок. Сколько же времени он отнял у взломщика? Десяток ударов сердца, не более. Если бы еще трепался меньше, справился бы вдвое быстрее.
Хорошо смазанные петли провернулись без скрипа.
— Кто там? — раздался слегка дрожащий голос Олешека изнутри. — Кого среди ночи несет?
— Подымайся, музыкант. На свободу отправляешься. С чистой совестью, как говорится… — проговорил Ярош.
— Что-то я не понял… Ты кто, добрая душа, а? — подозрительно откликнулся шпильман.
— Все хорошо, Олешек, — вмешался Годимир. А то еще, чего доброго, подумает, что наемные убийцы среди ночи по его душу заявились. — Это я.
— Ох, ты, мать честная! Годимир! — нескрываемая радость зазвенела в голосе музыканта. — Вот спасибо! Порадовал! А с тобой кто?
— Да есть тут один! — пробурчал Ярош. — Эх, достал бы кистенек из-под полы, да накинуты на руки кандалы… Не припоминаешь?
— Неужто колодочник? — чего-чего, а соображал Олешек быстро. Этого не отнять у мариенбержца. — Погоди-ка, дай вспомню сам… Ярош? Ярош Бирюк!
— Молодец, догадался!
— Я смышленый, — проговорил шпильман.
— Оно и видно! — напустился на него рыцарь. — От большого умища в буцегарню[42] залетел, видать?
— Поклеп! Гнусный поклеп! — Олешек, отряхивая со штанов и зипуна прилипшие соломинки, выбрался наконец-то на волю.
— Так можешь остаться и подождать королевского суда, — невозмутимо произнес Ярош. — Про Доброжира говорят, мол, справедливый. В меру. Глядишь, и оправдает…
— Э-э, нет! — затряс Олешек головой. С такой силой затряс, что Годимир подумал: еще чуть-чуть, и отвалится. — Пускай он хоть трижды справедливый и честный, этот суд королевский, а свобода мне дороже!
Он огляделся по сторонам. Почесал затылок.
— Коня угнать, конечно, не получится… Вы со мной, а?
— Не «акай»… Мы подождем, — ответил Годимир. — Если помнишь, мне еще Господний суд предстоит с Желеславом. Или с мечником его.
— Мне тоже кой-кого еще найти надобно, — в свою очередь отказался Бирюк. — Ты, музыкант, говорят, Сыдора видел тут?
— Кого?
— Нам он Пархимом назвался, — пояснил рыцарь. — А на самом деле — это Сыдор из Гражды.
— Вот оно что! — протянул Олешек. — Вижу, у вас, разбойнички, старая дружба.
— Ага, — кивнул Ярош. — Друзья до гроба.
Шпильман рассмеялся:
— Хорошо сказал! Можно, я в какой-нибудь песне использую?
— Да какой разговор? За кружкой пива я тебе еще не таких пословиц навыдаю… Так где ты Сыдора видел?
— Боюсь, мне нечем тебе помочь, — развел руками музыкант. — Вчера это было. Так, лицо знакомое в толпе мелькнуло… Я за ним. Он — от меня. Не догнал, само собой. Он верткий, как угорь. Окликать не стал. Думал — выслежу да выясню, кто ж он такой… Теперь ясно, чего он бежал.
— Не ясно только, что он в королевском замке делает, — рассудительно заметил Годимир.
— Что делает, что делает… — ворчливо проговорил Ярош. — Замыслил чего- то. Между прочим, в корчме Андруха ваших коней его люди свести намеревались.
— Да ну?
— Вот тебе и «ну»!
— Знал бы ты, пан рыцарь, с какой радостью я Вакулу колом по башке приложил… — Бирюк даже глаза закатил, вспоминая.
— Эй, братцы-освободители! — вмешался Олешек. — Хватит болтать. Ишь, вечер воспоминаний устроили. Давайте мою цистру, и я пошел. Чем быстрее, тем дальше.
— Ох ты ж… — Годимир хлопнул себя по лбу. — Забыл я цистру! В комнате оставил.
— Лучше бы ты голову оставил! — окрысился шпильман. — Как я теперь без цистры?
