— А посмотри, тетушка! — загорелся Бусый. — Ты его Луне подставь, вот так! Чтобы свет вовнутрь проникал! Давай вместе посмотрим!
Как всегда, его мысли наскочили одна на другую и кувырком помчались вперед, он уже собрался рассказать малой тетке о Таемлу, Идущей-за-Луной, о Кан Милосердной, дарующей исцеление не только телу… Но не успел.
Синеока взяла руки Бусого, державшие камень, в свои, поднесла их поближе к лицу, стала вглядываться в освещенную Луной глубину… И почти сразу коротко ахнула.
Бусый даже испугался, запоздало сообразив, что может ненароком подсмотреть ему вовсе не предназначенное… Но Синеока крепко сжимала его запястья и не собиралась их выпускать, и Бусый не дерзнул шевельнуться, чтобы не помешать ее беседе с Луной.
И… может быть, лунный луч на мгновение обрел вчерашнюю яркость и этого оказалось достаточно? Или душа Синеоки так билась в своей клетке, что добрая Луна сама потянулась навстречу?
Пещера. Дымный чад факелов. Молодой парень, сбитый на пол беспощадным ударом. Две родинки на левой щеке…
Отец!
Да, это он. Иклун Волк. Бусый уже видел его, когда Горный Кузнец первый раз показал ему пещеру и бой. Но старик не позволил увидеть, чем тот бой завершился. Наверное, пожалел сына, не дал смотреть на гибель отца.
Бусый считал себя сильным и готовым выдержать что угодно, но испытал немалое облегчение, убедившись: они с Синеокой узрели совсем другую схватку. Отец бился не со своим погубителем, а с кем-то иным.
Вот, сцепив челюсти, Иклун Волк не дал вырваться крику боли и встал. Да не встал, а вскочил, пружинисто-невесомо, как сам Бусый недавно обучился и полюбил делать, — тело так и отозвалось, напрягаясь в знакомом движении, Бусый едва успел вовремя спохватиться… И увидел, как Иклун стремительной тенью метнулся в сторону, собой закрывая кого-то от врага…
Мама!!!
Заплаканная девчонка чуть постарше Таемлу, сжавшись, затравленным зверьком смотрела на него из волшебного камня. Мама, мама, как утереть твои слезы, как отогнать и рассеять придавивший тебя ужас? Как растеплить слабенький огонек надежды в твоих синих глазах?…
На что же она сейчас надеется, на кого? Стой крепко, отец! Не допусти, покуда живой, надругательства над любимой!
Отец взмахивает кнутом, обрушивая на врага страшной силы удар… И сам вдругорядь валится, подрубленный еще более быстрым ударом, таким, что не поспевает уследить глаз. Его противник много искуснее владеет кнутом…
Кто же он, этот мастер кнута, обидчик матери, лютый недруг отца?
Да это же… Резоуст!
Резоуст…
Вот он опять сбивает наземь отца, попытавшегося вскочить. Еще. Еще… Он уже знает себя победителем и играет с юнцом, точно сытый кот с мышью, он издевается, наслаждаясь своей сноровкой и силой.
В память Бусого, как весенняя льдина на берег, вломился недавний сон: кто-то, так же глумясь, хлестал плетью детеныша крысы…
Но отец не сдается. У него за спиной мама, и он будет биться до смерти. Он по-прежнему сжимает оружие — тяжелый кнут и длинный кинжал. Притом что Резоуст, презирая противника, кинжала даже не вытащил. Ему хватает кнута.
Их бой прерывается с появлением еще одного человека. Высокого, с властной повадкой, с надменным выражением на красивом тонком лице. Он что-то говорит, его молвь Бусому незнакома, но смысл сказанного ясен и так. «За вас обоих заплачено, и немало, — говорит привыкший распоряжаться. — Я не для того выкладывал деньги, чтобы вы один другого резали насмерть. Охота помериться из-за девки? Деритесь, но без оружия. И вот еще что. Сдавшийся своего кнута назад уже не получит. Недостоин…»
Отец и Резоуст кладут оружие наземь. Выпрямляясь, отец улыбается, спокойно и страшно, потому что сдаваться он не намерен. А вот в глазах Резоуста подобной решимости что-то не видно. Он, кажется, уже и не рад, что полез к женщине Волка. Не стоила эта девка того, чтобы прозакладывать из-за нее кнут и кинжал, да что теперь сделаешь?
Отец бросается на врага безоглядным волчьим прыжком. Резоуст шагом в сторону, поворотом тела уходит от столкновения. С расчетливой беспощадностью успевает всадить кулак сопернику под вздох…
Бусого как самого ударили. Он дрался и знал, что бывает от подобных ударов. Чернота в глазах, оборванное дыхание и такая боль, что хочется умереть, только бы от этой боли избавиться…
А Резоуст бьет упавшего отца еще раз. И еще.
Месит ногами, выискивая самые болезненные места, но Волка просто так не убьешь. Отец перехватывает его ногу и впивается зубами в колено. Взвыв, Резоуст тоже падает, и рычащий клубок укатывается под стену. В глазах отца — звериный желтый огонь, зубы рвут плоть врага, подбираясь к самому горлу.
И когда Резоуст чувствует его дыхание на своей шее, где несет кровь яремная жила, он не выдерживает и кричит от животного ужаса…
Он сдается…
РАССКАЗ СИНЕОКИ
Бусый и Синеока плакали, крепко обнявшись. Так вот каким он был — брат, отец. Не посрамил чести мужчины и венна, не дрогнул, сумел отстоять ту, которую полюбил.
— Тетушка Синеока! Расскажи еще про отца! — жарко прошептал Бусый. — Ты же знала его отроком! Скажи, не томи, — я на него хоть немного похож?!
Синеока торопливо закивала, хотела говорить и едва не сказала, но снова забыла, как это — говорить. Отчаявшись, взяла обеими руками голову братучада, стала жадно всматриваться в запрокинутое лицо, ловить родные черты навсегда ушедшего брата.
Не выдержала, опять захлебнулась слезами.
И все же Соболь был прав. Разум Синеоки томился под спудом, как живой ручей в покрытых настом сугробах. В одном месте проточиться не удалось — отыщет другое. Что-то промычав, девушка схватила Бусого за руки, особым образом, как он сам ее недавно держал.
Камень, вложенный в свой мешочек, отдыхал у Бусого на груди, в нем больше не было надобности.
Луна смотрела с небес, как пылали на берегу Звоницы две души, пылали и освещали одна другой путь.
…Наезженный тракт в дремучем лесу. Вековые ели давно убрали из колеи узловатые корни, и телега не подскакивает, не трясется — плывет, как лодка по озеру. Малахитовые вершины, увешанные красными шишками, шествуют в послеполуденной синеве, расчесывая, прихорашивая легкие облака. Длинный обоз, множество незнакомых людей, тяжело нагруженные телеги, влекомые разномастными лошадьми, но Синеока слышит лишь говор, скрип, размеренный топот. Девочку клонит в сон, ей так покойно и хорошо на груде мягких мешков. Плавное движение телеги, размеренный шаг неутомимого Рыжего, приглушенный голос отца… Синеока не вслушивается.
Уходящее лето дышитласковым теплом. Между елями кое-где попадаются березы, и на них уже видны желтые листья. Девочка знает, что скоро березы пожелтеют совсем, а потом
