беспрепятственно продувает. Так, чтобы за лето древесина просохла, но в самую меру, не утратила прочной вязкости, осталась живой и пригодной для доброго строительства.
Поначалу Волки шли на работу, как на последний свой бой. Но, когда оказалась достигнута половина Следа, надсаживаться перестали. Труд от зари до зари, до отупляющей смертной усталости, — это на край, это если от смерти надо спасаться. Это, к примеру, как в год, когда началась Великая Ночь. А теперь на что?
— Славная работа должна радость телу и душе доставлять, — сказал слово Севрюк. — Страда страдой, а и пот с лица утереть надобно!
Несколько раз в день Волки затевали передышки, рассаживались на бревнах и на теплой земле, потягивали квас, угощались снедью, которую доставляла из деревни быстроногая ребятня. Неспешно беседовали, ощущая, как в гудящее от усталости тело возвращаются силы…
Отроки, ровесники Бусого и Ульгеша, в отличие от взрослых, валяться на земле не желали. Степенные Волки поглядывали, как Волчата боролись «в обхватку» и метали топор, и, кажется, немного завидовали.
Один раз в мальчишечью забаву встрял седой Бронеслав.
— Вот давно я на тебя, парень, смотрю! — зычно, чтобы все слышали, обратился старик к Ульгешу. — Ты, головешкин сын, через деревья не лазаешь, даже не прыгаешь, ты же летаешь! Ярострел вон в два раза меньше тебя, и тот все порты изорвал да в смоле перемазал, а на твоих — ни дырки, ни пятнышка! Как так? На тебя что, тяга земная не возложена?
Все повернулись к юному мономатанцу.
— Я… — смутился Ульгеш.
«И в самом деле, — подумал Бусый, глядя на друга. — А как он с нами бежал, когда Летуна выручали!»
Они отдыхали в тени еще не разобранного завала. Бронеслав вытащил нож, перевернул на ладони и вдруг, приподнявшись на локте, хлестко метнул, целя в высоко вздыбившуюся корягу.
— А ну принеси.
Ульгеша точно пружиной бросило с места, и он… Бусый так и не подобрал иного слова — действительно полетел.
Что- то подобное умели прежние родичи Бусого, Белки, те из них, к которым всего более была благосклонна лесная родня. Но искусство Ульгеша отличалось от их древолазных умений, как боевой танец Сына Леопарда, явленный тогда на Крупце, от веннского перепляса. Ульгеш хищной тенью мелькнул в путанице буревала — там чуть оперся, там оттолкнулся, там легонько прихватил… замер на самом верху, стоя почему-то на руках… выдернул Бро-неславов ножик — и ссыпался вниз, кувырнувшись через голову, махнул гривой черных волос и встал на ноги, как ночной кот, даже не запыхавшись.
— Вот, дедушка Бронеслав…
Старый Волк спрятал нож и спокойно кивнул:
— А теперь сказывай.
«А я где ж был? — озадаченно соображал Бусый. — Почему не увидел? Работой занят был? Так и Бронеслав… Ох, дурак я еще…»
— Это мкома-курим… — негромко начал Ульгеш. — Меня дедушка Аканума учил. Мкома-курим — как по-вашему сказать… Бег, душа, полет… Бег-к-свободе — вот, так лучше всего! Это каждый Сын Леопарда должен уметь, если он воин. А еще дедушка говорил, это Путь души к небесам, к бесконечному совершенству… Его нельзя одолеть до конца, по нему можно только идти от одного обретения к другому…
Смущение постепенно оставляло его, потому что он говорил о родном.
«Ну вот, — люто позавидовал Бусый. — На него все девки уставились, а я так не умею. И что на меня смотреть, на обыкновенного…»
Взгляда и улыбки скосившего глаза Соболя мальчишка попросту не заметил.
— Путь нескончаемый, это понятно, — рассудительно проговорил меж тем Бронеслав и для вескости прихлопнул ладонью по ближней лесине. — Кто думает, будто вполне умудрился лопатой землю копать, тот дурак и на самом деле не копал ее никогда. Ты другое, парень, скажи. Если в твоем мо… мока… в беге твоем какие тайны сокрыты, о коих дед тебе с нами говорить заповедал, так сразу и объяви. Обиды не затаим…
Бусый аж дышать перестал в ожидании, Ульгеш же запрыгал, точно муравьями покусанный. Как будто уличал его Бронеслав в чем-то постыдном. Он ответил торопливо, с горячностью:
— Нет, нет!.. Бег-к-свободе оттого так и назван, что его всякий волен постичь…
Бронеслав снова хлопнул ладонью, да так, что бревно загудело.
— А раз так, хватит языками мести, показывай, учиться у тебя станем!.. А то кликнет на работу Севрюк, сразу не до баловства сделается…
— Боговдохновенному бегуну нет преград. Любая препона, даже непреступная с виду, ему лишь подмога. Он во всем видит возможность еще раз порадовать себя и Богов! Полетом души и ловкостью тела, восторгом преодоления! Победой Свободы над Косностью, Радости над Унынием, Отваги над Страхом, Света на Тьмой…
— Жизни над Смертью… — тихо добавил Соболь.
— Жизни над Смертью, — довершил Ульгеш.
— Красно молвишь, — похвалил Бронеслав.
— Это дедушка Аканума так говорил… Я лишь повторяю…
— Ну, твой дедушка тоже вряд ли своим умом дошел, и до него люди мудрые жили… Так с чего начинать постижение твоего мо… кури…? Тьфу, язык поломаешь!
Ульгеш снова готов был растеряться. Его впервые просили учить, и кто? Седой почтенный старик!
Другие старшие Волки до времени помалкивали, но диковинное мономатанское искусство никого не оставило равнодушным. Ульгеш обвел их глазами… Из каких бы родов ни женились парни в род Волка, с годами Волчья жизнь делала их удивительно друг на друга похожими. Они сидели на бревнах — все на подбор жилистые и поджарые, легкие на ногу, отмеченные особой хищной стремительностью в повадке, безошибочной точностью движений. Волки и есть, непоседливые и неугомонные, как юнцы. А из-за плеч взрослых выглядывают дети и внуки, которых им нарожали Волчицы. И у тех тоже блестят любопытные глаза…
— Смотри, дядька Бронеслав, — решился Ульгеш. — Вот, скажем, надо тебе через эту лесину перебраться. — Черный палец с розовым ногтем указал на могучий вяз, косо торчавший кверху корнями. — Что будешь делать? Покажи.
— Ну, как что… Возьму да перелезу, делов!
Бронеслав взобрался на ствол, протиснулся сквозь растопыренный частокол обломанных сучьев и соскочил с другой стороны.
— Вот, — сказал он, отряхивая ладони. И задиристо сдвинул белые брови, ибо видел, что желтые глаза «головешкина сына» уже вспыхнули хищным огнем, и это могло означать только одно: оплошал старый. Сделал что-то не так — Я тебе что, — буркнул Бронеслав, — прямо через верх должен был сигануть?
— А ты представь, — сказал Ульгеш, — что кому на выручку поспешаешь. Или враг от тебя уходит. Тогда…
И сучья действительно не задержали его. Ульгеш прыгнул совершенно по- кошачьи, оттолкнувшись ногами от земли, а потом, уже летя головой вперед прямо на ствол, — от него руками. Гибким хлыстом извернулся в воздухе и, скользнув между сучьев, упруго встал на ноги. Времени это заняло у него — иной и чихнуть бы не успел.
Волки, от старых до малых, одобрительно загудели. Они умели ценить
