досталось. Да еще в ту самую ночь…
Он уже видел: Осина была одним из средоточий злой паутины, раскинутой над болотом. Гнойником, засевшим здесь в незапамятные времена. Не самым большим и опасным, имелись и хуже, но… зря ли птицы не вили на ней гнезд, и даже тропинка, проложенная поколениями бесстрашных Волчат, за полсотни шагов сворачивала прочь?
— Сдается мне, Волки, — тихо проговорил Бусый, — Бог Грозы начал подвиг, а нам оставил завершить…
Если по уму, Ярострел, конечно, был прав. Вернуться в деревню, рассказать Севрюку, большухе, дедушке Соболю. Послушать их суд. И может быть, всем родом явиться сюда, но не сразу, а только окончив труд на Следу…
Мальчишки не были бы мальчишками, поступай они всегда по уму.
Расколотая Осина заметно кренилась теперь в сторону болота, как будто уже собралась валиться с уступа, да раздумала. Нашла новое равновесие — и, поди, даже такая подбитая, с разорванным стволом, еще века простоит.
Волчата лазили вокруг Осины, соображая, как к ней подобраться с веревками, где поддеть, в какую сторону тянуть. Бусый то бросался спорить, ибо считал себя лесовиком ничуть не хуже новой родни, то пытливо ощупывал гранит Гром-Скалы. Камень был сероватый, мелкого зерна и убийственной прочности.
«Да от него любое железо отскочит, не оцарапав… Кто тут усыпальницу взялся бы высекать?»
Вот так наслушался сперва Соболя, а после Ульгеша и уже готов под каждым бугорком искать гробницу веннского Стража.
Нет, если где-то и есть неведомая могила, то явно не здесь. «Надо еще посмотреть, что там за Бучило…»
Между тем камень под ладонями был до того теплым от солнца, что в какой-то миг Бусому померещилась в Гром-Скале глубинная жизнь. Он вздрогнул, замшелый утес и опутавшее его мертвое дерево вдруг предстали двумя исполинами, чья борьба растянулась на много столетий.
«Гром- Скала… Может, Бог Грозы хотел Своему камню помочь?»
Мальчишками, взявшимися валить Каменную Осину, верховодил внук болыпухи Зорегляд.
— Влево дерни! Дерни! Дерни! Стой… А теперь еще… Дерни! Стой!.. Посолонь плавно ведите… Теперь вправо, приготовьсь! Дружно, что есть мочи, и-и-и — дер-р-рни! Дерни! Стой… Еще вправо — дерни! Вместе теперь потянули и в стороны расходимся! А теперь вместе — дерни! Дерни!
Парень распоряжался толково, и после семьдесят седьмого рывка дерево подалось. Дрогнуло, еще больше сдвинулось в сторону болота. Иссохшие корни сползли с вековых мест, и Бусый увидел в камне следы. Такие бывают, когда плоть сдавливают впившиеся путы, а потом их срывает дружеская рука.
И опять Бусому показалось, будто в гранитной скале таилось что-то живое. Да не таилось — рвалось наружу, силилось превозмочь мертвые узы, которыми опутала его Осина. Бусый что было сил налег на веревку.
— Дерни! Дер-р-рни!.. И-и-и — дерни!!!
Дерево сдвинулось еще на вершок. Бусый рукавом утер с лица пот.
«Сюда и вправду бы взрослых. Достало бы одного Итерскела. Он бы одной рукой…»
— Дер-р-рни!
Еще на полпальца. На ноготок.
«А что, если старшие нас за Осину совсем даже не похвалят? Чего ради, скажут, вмешались, порушили вековой лад? При пращурах так стояло, и не нам все менять. Не буди лихо, пока оно тихо…»
— Дер-р-рни!..
Казалось, Волчатам оставалось одно решительное усилие, и придется оскакивать от рушащейся Осины. Мальчишки дружно налегли на веревки…
И ничего не произошло. Согласному усилию Волчат не хватило крохотной толики, может быть порожденной малодушным сомнением Бусого. Осина остановилась на самом краю Гром-Скалы. Уперлась — и дальше ни в какую. Мальчишки дергали и налегали на веревки, подсовывали палки под черные, извитые щупальца корней…
Больше ничего так и не получилось.
— А ну ее, — плюнул наконец Зорегляд. — Пошли, куда собирались. На обратном пути еще, может, попробуем.
Уходя по тропе, Бусый оглянулся, и сердце тоскливо заныло. Ему показалось, будто он изготовился бросить в беде родича, друга. Которого Осина, пусть и надломленная, опаленная, продолжала безжалостно душить. Каменное дерево держало в оковах кого-то, рвавшегося из камня к Свободе…
Внутреннее зрение рисовало Бусому то ли пса, то ли волка, то ли симурана… со спутанными крыльями…
Он даже встряхнулся, протер глаза и моргнул. Нет, конечно, приблазнилось. Не было вековой борьбы, не было Оков и Свободы.
Лишь выпирающий из земли гранитный утес и огромное мертвое дерево у него на краю…
БУЧИЛО
К Бучилу Волчата вывели Ульгеша с Бусым уже после того, как изрядно набродились по мшарам[15], перед самым закатом. С ног до головы изгвазданные жирной болотной грязью, насквозь промокшие, но веселые и довольные.
С виду Бучило было просто еще одним окном торфяной черной воды среди сочной, неправдоподобно яркой травы. Скоро зеленый ковер украсит пушистый кукушкин лен и многоцветный яртышник Не знаючи болот, поди догадайся, что трава и манящие цветы скрывают западню. Здесь очень тонкий трясун[16], а под ним прорва, и выбраться из нее невозможно. Вязкая жижа не даст плыть, а схватиться здесь не за что…
Для веннских детей избегать подобных ловушек было так же привычно, как остерегаться совать руки в огонь.
Разумные Волчата и вовсе не пошли бы к Бучилу, не будь оно особенным.
Бусый обратил внимание, что путь к островку, у которого находилось водяное окно, отмечали очень старые вешки. А самого окна достигали плавучие мостки, вернее, гать, связанная из хвороста и жердей. Тоже старая, но со следами постоянного подновления.
Вот Зорегляд, осторожно встав коленями на дальний край гати, наклонился вперед и всмотрелся в черную глубину… Смотрел недолго, почти сразу выпрямился, нашел взглядом Солнце, готовое опуститься за окоем.
— Рано еще, — сказал он. — Ничего не видать. Обождать надо чуток, тогда и появится.
Чего надо ждать, что должно появиться в гиблой мочажине, Бусый с Ульгешем от Волчат так и не дознались. Им поведали лишь о том, что увидеть ЭТО можно было лишь перед самым закатом. Днем Бучило ничего необычного не являло.
