Страх — это не трясущиеся губы и бегающие глаза, как кажется многим. Страх — это когда становятся мертвыми ноги, и их приходится насильно переставлять, чтобы совершить еще один шаг. А к поясу привязана толстая веревка, и она тянет тебя назад, напрягаясь все больше. Ульгеш чувствовал: если он остановится, то заставить себя идти дальше уже не сможет. Поэтому шел и шел, стараясь не потерять направление.
И вот он наконец — Страж…
Оскальзываясь и глотая слезы, Ульгеш забрался на голову Зверя, лег, прижался всем телом, пытаясь обхватить каменного защитника руками. Ощутил живые токи, идущие из глубины скалы, спокойную добрую силу. Всхлипнул последний раз и благодарно потерся о камень мокрой щекой. Дыхание начало успокаиваться. Пока он здесь, никакая нечисть ему не страшна. Он немного отдохнет и двинется дальше. Островок, рядом с которым притаилось Бучило, совсем рядом. Он сбегает туда и вернется. Книга висит на деревце, на твердой земле. Он снимет ее, повесит на плечо — и сразу назад. А к Бучилу, сохрани Мбо Мбелек Неизъяснимое, и не полезет. Даже смотреть не будет в ту сторону…
Лежа на загривке у Стража, легко рассуждать так, будто все уже совершилось. Ульгеш не двигался и не открывал плотно зажмуренных глаз, ощущая, как душа, витавшая неведомо где, водворяется обратно в тело. А когда тело начало оживать, решился посмотреть вперед, прикинуть дальнейший путь.
Тучи успели сомкнуться непроницаемым покрывалом, но на болоте сплошной тьмы не было… Светились гнилушки, да и сами топи были как бы охвачены зловещим зеленоватым пламенем. Мертвым пламенем, от одного вида которого опять противно засосало в животе.
Ульгеш упрямо тряхнул головой, пристальнее всмотрелся вперед и неожиданно почувствовал облегчение. Болотные огни как будто избегали тропинки, что вела к островку. Острые глаза Ульгеша различили даже сумку на дереве. Сейчас он заберет ее и с облегчением спрячет в кожаный поясной кошель. И уже завтра на роздыхе, когда другие мальчишки станут просто дурачиться или валяться, он развяжет кошель, вынет книгу и, гордый своим прилежанием, раскроет ее на закладке, чтобы углубиться в неспешное чтение. Станет открывать все новые тайны мира, в котором они все живут… А дедушка Аканума незримо встанет у него за плечом…
И опять показалось, что книга — вот она. Уже в руке.
Надо оставить прошлые ошибки прошлому. Не горевать о них, а исправлять. Набраться мужества и решимости — и исправлять.
Ульгеш приподнялся, потом сел. Никакой нечисти не было видно. Даже если что выскочит из Бучила, Сын Леопарда десять раз успеет удрать под защиту Зверя. С книгой, конечно.
Он знал: на тропе ему будет страшно. Еще хуже, чем было в лесу. Но он — потомок рода вождей. Страх не остановит его.
Ульгеш глубоко вздохнул и поднялся на ноги…
«Не ходи туда».
Храбрый воин отчаянно вздрогнул, съежился, вскинул в защитном движении руки… И потом только понял, что никто не собирался на него нападать. Это Зверь не хотел отпускать его на болото. Заново отдышавшись, Ульгеш благодарно погладил ладонью широченный каменный лоб и решительно прыгнул вниз.
«Не ходи!»
Ульгеш стиснул зубы и заставил себя сделать шаг.
«Не бойся за меня, Страж. Все будет хорошо. Я скоро вернусь…»
Под ногами угрожающе зачавкала болотная жижа, и внезапно Ульгешу почудилось, будто лопнула, пропуская его, невидимая стена, разделяющая миры. Сердце екнуло, но прежний страх не посмел вернуться. Страх был побежден… Гордый Ульгеш живо домчался до островка, подошел к деревцу. Остановился. Огляделся вокруг… Никаких страшилищ не было видно.
Торжествующе улыбнувшись, он протянул руку к сумке. Ладонь обняла мокрую холстину, и он понял, что победил.
— А-а-а-а-а-а-а!..
Тело Ульгеша вдруг смяла, скомкала и поволокла в темноту не знающая жалости сила.
Прежде чем мир поглотила багровая вспышка, он успел понять, что его тащили к Бучилу…
ПЕС ПОДНИМАЕТ ШЕРСТЬ
Крик Ульгеша до деревни Волков, конечно, не долетел. Но и неуслышанным не остался. Крепко спавший Бусый вскинулся на лавке, открывая глаза. Сердце отчаянно колотилось, как бывает после страшного и безысходного сна. Вот только ничего такого ему этой ночью не снилось. Он бы запомнил.
Он снова лег и, надеясь успокоиться, начал привлекать к себе хорошие и добрые мысли. О том, например, что бабушка Отрада собиралась наутро печь калачи. Самые первые в заново возведенной печи для хлеба. Калачи!.. Бусый ощутил, как рот наводнила слюна. Мягкие и хрустящие, похожие на сольвеннские сумочки… С толстыми животками и вкусными ручками-перевяслами[26]. Может быть, им с Ульгешем даже будет доверено вымешивать тесто. Бабушка очень волновалась, хороши ли поднимутся калачи. Если вдруг подгорят или, хуже того, опадут, возьмутся закальцем[27], - беда! Хоть всю печку заново бей…
«Не горюй, бабушка! — мысленно обратился Бусый к Отраде. — Если что, снова натаскаем глины, созовем ребятню, и тогда мы с Ульгешем…»
Ульгеш!!!
Бусый понял наконец, что его разбудило. Эхо далекого крика в тишине, порожденной отсутствием привычного дыхания рядом.
Где Ульгеш?…
Бусый вновь резко сел и, заранее холодея, принялся обшаривать лавку подле себя. Вот сейчас «головешкин сын» вскинется и обиженно замычит спросонья, потревоженный слишком резким толчком…
Рядом было пусто.
Ну да, чернокожий все искупал свое давнее небрежение и собирался сегодня подольше посидеть с книгой и светцом… Что же не дает успо-коенно зарыться в одеяло и повернуться на другой бок?
Ульгеш…
Этот крик!
Между прочим, маленькому Летуну тоже не лежалось спокойно. То затихнет под лавкой, то примется хромать по клети туда и сюда, что-то нюхать, скрести лапой дверь…
Бусый отодвинул его и выскочил вон, чуть не на ходу натягивая штаны. Ветер тут же швырнул ему в лицо мокрую тьму, едва не загнав мальчишку обратно в тепло, но Бусый устоял.
«Ульгеш! Ульге-е-еш! Где ты?»
Беззвучный зов улетел в ночь и… негаданно вернулся, принеся зримый ответ. Страх за друга понудил умение Бусого приоткрыться новым и неожиданным образом. Прежде он видел только нити-намерения, а вот следы — никогда. Теперь же ему туманной светящейся прядью, кошачьей тенью во тьме явился след Ульгеша. Такой, каким его, верно, видел лесной родич, обладатель зрячего носа. След был тусклый от беспросветного страха, лишь там и сям пересыпанный искрами и блестками отчаянной решимости. Он тянулся из деревни куда-то за расчистки, через Бубенец…
На болото.
