«Вот, значит, какое небрежение книжное отправился искупать! Ну хитер! И правды не сказал, и неправдой рот не запачкал…»
Мысль о том, что вообще-то надо бы первым долгом бежать к дедушке Соболю, посетила Бусого уже в лесу. Когда он во все лопатки несся давешними тропинками, уже чувствуя впереди мерное дыхание Защитника.
«Ульге- е-еш!..»
Сейчас тот отзовется, обнаружится где-нибудь между Зверем и островком. Остановится, и Бусый, настигнув, перво-наперво расквасит ему нос. За то, что удрал таким вот тишком, с собой не позвал. Ты, скажет, не Сын Леопарда, а рукавица колотковая…[28] молью траченная…
Ульгеш не откликался.
Бусый с разбегу взлетел на скалу, вгляделся в зеленоватое, почему-то совсем его не удивившее марево над болотом… И в животе растекся мертвенный холод: Ульгеша нигде не было видно. Его след обрывался у островка. Так, словно моно-матанец схватил свою книгу — и вместе с ней кувырком бултыхнулся в Бучило… Хотя нет. Последний обрывок следа был какой-то скомканный, мятый. Ульгеш не сам прыгнул в мочажину. Его туда затащили.
Теперь там один за другим поднимались к поверхности большие — со скалы видать — пузыри мертвенного огня…
И что же теперь делать? Бежать к Бучилу? Чтобы еще один крик прозвучал и новые пузыри пошли?
А потом за ним, Бусым, того гляди, в болото прыгнет и Синеока, с нее станется. А там — Итерскел с Соболем…
Нет, нельзя.
Но как же быть? Смириться ли с тем, что страшная птица уволокла друга в пучину?
Мавут…
Но если Мавут, ему не Ульгеш нужен. Что Ульгеш? Так, под руку подвернулся…
Думал ли Бусый, что станет когда-нибудь не прятаться от ненавистного недруга, не вызов ему бросать, а сам его к себе позовет? Да еще будет с сумасшедшей надеждой ждать появления страшной птицы?…
Он прыгнул с камня, как в омут под Белым Яром, так же отчаянно и безоглядно…
…Кнут со свистящим шипением распорол ночной воздух, и чернокожий пленник, сжавшись в беспомощный комок, под хохот Маву-тичей покатился по каменной площадке. Мир вспыхнул багровым и стал одной пронзительной болью. Ей не было ни окончания, ни перерыва. Обмочившийся, ослепший, окровавленный Ульгеш не мог больше даже кричать. Скорчившись, он только закрывал локтем лицо, а другая рука что-то прижимала к животу, он давно забыл — что.
— А-а-а-а-а…
Мавутичи забавлялись, перебрасывая один другому кнут. Удары были не очень сильными. Иначе забава окончилась бы слишком скоро.
Вот кнутом завладел Хизур и уже оскалился, отводя руку назад, но на запястье вдруг тяжело легла чья-то ладонь.
— Хватит бы…
На последнем слове полетел наземь уже Шуль-гач. Хизур ударил его опять- таки не в полную силу, чтобы не разгневать Мавута. Если Владыка захочет, он убьет сам. Убьет так, чтобы всем другим было видно и понятно его правосудие. Схватки между «детьми» ему не нужны.
И эта стычка не укрылась от внимания Мавута, тем более что касалась она не только Хизура и Шульгача. Мавутичи ведь не сами нашли себе развлечение, кнут дал им Владыка. То есть Шульгач, по сути, не Хизура за руку ухватил.
Все знали: указывать Владыке не позволено никому. А вот за пояснением подходить — сколько угодно. Пусть знают это и дальше…
— Зачем, спрашиваешь, пороть велю? — усмехнулся Мавут. — А допытаться хочу, как твои былые сородичи моего Змееныша извели. И не только…
Мавут забрал кнут у Хизура и сам ударил мальчишку. Ну, мол, Шульгач, что сотворишь? Прикоснешься ли? Попробуй…
Но злой пес, поднявший было шерсть и даже оскалившийся, кусать все-таки не полез. Лишь упрямо пробормотал:
— Ты и так почти все уже знаешь…
Мавут чуть помедлил с ответом, пристально, зрачок в зрачок глядя на однорукого. Размышлял, следовало ли отвечать. «Дети» уже не хохотали над маленьким пленником, корчившимся на камнях. Они развесили уши, глядя то на Шульгача, то на Владыку.
Это было очень нехорошо. Уж не самое ли время Хизура любимой забавой одарить? Ишь как приплясывает в нетерпении…
«И одарю, если ты, никчемный, еще слово скажешь мне поперек…»
Мавут хлестнул чернокожего снова. Тот тихо завыл, пытаясь куда-то ползти. Бывший венн дрогнул лицом, но не пошевелился.
«Ладно, Хизур. Потерпи. Видно, не пришло еще время…»
— Ты сам сказал — почти, — проговорил Мавут удовлетворенно. — А я хочу знать про этих дикарей не почти, а все до конца. Когда я начну с ним беседовать, пускай парень все время думает, не забыл ли о чем!
— Ты — Владыка, — чуть помолчав, ответил Шульгач. — Ты мудр. Но много ли выльется из кувшина, в котором попросту ничего нет?
Мавут пожал плечами, ему стало весело.
— Кнут поможет проверить, нет ли на дне хоть капельки. А заодно и посмотрим — вдруг подберет сопли и кидаться начнет? Может, нового Латгери воспитаем.
— Владыка… А если нашего Латгери на него у Волков выменять?
«Да на что мне калека бездвижный», — хотел было отмахнуться Мавут, но остановился. Не дело Владыке вот так объявлять об отказе от «сына», принявшего за него раны. А потом промелькнула и совсем нежданная мысль.
— Обменять? Дело говоришь. Спасибо за совет, Шульгач.
Мавут отшвырнул кнут. Шагнул мимо расступившихся «детей», поднял на руки трясущегося мальчишку и понес, на ходу заговаривая, отводя его боль. Чернокожий плохо понимал, что творилось вокруг. Почуяв негаданное облегчение, потянулся к своему избавителю, что было сил прижался к нему…
Своего главного палача в Мавуте он не признал.
Краем глаза Мавут уловил, как кто-то из «детей», только что рвавших один у другого кнут, вдруг скривился лицом, словно тоже недалеки были слезы.
Вот так! Пусть помнят: Владыка может не только ударить, но и приласкать. Не только на смерть послать, но и выручить из беды. И Шульгача казнить пока не придется. Чего доброго сгодится еще. Этот пес хоть и огрызается, зато в трудную пору нипочем не предаст.
А самое главное — черномазого он действительно обменяет.
Только не на Латгери, конечно…
Бусый снова попирал коленями утлую гать, заглядывая в Бучило. Ему долго не удавалось вызвать страшную зубастую птицу, но наконец он совладал. Вот измельчали и больше не показывались пузыри, вот успокоилась и стала гладкой поверхность… И почти сразу в темной глубине загорелись два огонька. Птица летела из бездны, не то падала из черных небес… Когда сделалась видна каждая чешуйка на ее крыльях, Бусый едва не зажмурился, ожидая, что из Бучила вот-вот высунутся когтистые лапы и схватят его. Но нет. Птица остановилась и повисла в пустоте, размеренно взмахивая
