недоучившейся жрице, сбежавшей из храма Идущих-за-Луной. Глядя на Таемлу, Бусый даже задумался, а не был ли тот ее побег частью всевышнего замысла Богини. Во всяком случае, руки девчонки, сновавшие по телу Изверга, совершенно точно светились в потемках, изливая на больную плоть щедрое лунное золото.
Что до самого бывшего венна, он все глубже уплывал в дурнотное забытье, из которого на самом деле не полагается возвращаться. Но в какой-то миг ему показалось, будто к ложу из колючего душистого лапника, на котором его упокоили, подошел большой серый Пес. Изверг явственно обонял его запах, видел драгоценные бисеринки росы, переливавшиеся на щетинистой гриве. Пес жалеючи обнюхал потомка, заглянул ему в глаза… А после — теплым языком принялся зализывать его раны…
Когда Изверг задышал спокойно и ровно и сделалось ясно, что смерть от него отступила, Бусый прислушался к себе и понял: какие-то искры, блестки священного золота перепали и ему. По крайней мере кровь из носа больше не шла.
Он спросил:
— Таемлу… Почему я тебя не заметил?
Она повела плечиком и сделала это так, что ему померещились кругом цветущие ромашки.
— Ты ждал опасности, — сказала она. — Кого недоброго ты за версту бы услышал.
— Твоя Богиня держит тебя на правом колене, — с чувством проговорил Бусый. — И по голове гладит…
Даже в свете костра было видно, как залилась краской Таемлу.
— Да ну тебя, Красивый Бельчонок, то есть Волчонок… Красный Волчонок? Богиня никому не откажет, кто просит о помощи в благом деле…
— Так почему же тогда… эх…
— Всюду горе и неправда, ты об этом?
Бусый хмуро кивнул.
— Светлые Боги щедро изливают Свою доброту в этот мир, — ответила Таемлу. — Беда в том, что не все люди умеют принять Божественный дар. А многие попросту не хотят, потому что свернули на путь вражды и корысти…
— Добрых людей все равно больше, — сказал Бусый убежденно.
Отец Таемлу, сидевший по ту сторону костра, сперва усмехнулся: дети!.. — но потом задумался и постепенно спрятал усмешку. Дочь немало рассказывала Меалону про своего приятеля-венна. «Вот ведь малец. От горшка два вершка, а чего только не насмотрелся… И все равно верит… Вот это, наверное, и есть настоящая сила. То золото, которого никто не отнимет и не украдет…»
— Верно, добрых людей больше, — охотно согласилась Таемлу, только голос звенел печалью. — Если бы они еще и учились направлять свои помыслы к Небесам, принимая Их милосердную Силу… Моя наставница говорила так это радостный путь, но и нелегкий. Или наоборот нелегкий, но радостный. Ведь то, что легко обретается, не дарует нам счастья. Горный Кузнец это знает. И славная Мать Кендарат. И еще многие, многие…
— И ты, — сказал Бусый.
— Да ты что! Я же только… да и то…
— Не спорь, — ответил он важно. — Мне со стороны видней.
Они шли на север. Таемлу с Бусым рыскали впереди, разведывая дорогу, Меалон вел в поводу Гзорлика. Изверг лежал на широкой спине коня. Тот, умница, чуял на себе раненого и ступал мягко и осторожно.
Каждый шаг Гзорлика все равно отдавался болью, но Извергу было хорошо. Небо плыло над ним, словно в детстве, когда его ждала мама, когда его жизнь согревали родичи Псы. Когда ему было о ком позаботиться, когда он сам был кому-то необходим. Именно он, а вовсе не его умение убивать. Как давно это было…
Неужели спустя столько лет все это возвращалось к нему? Неужели еще могло что-то вернуться?… Изверг смотрел на облака и боялся спугнуть ускользающее тепло. Боль? А что боль… Он давно научился не обращать на нее внимания…
Как- то перед ночевкой, когда его в шесть рук спустили с подогнувшего колени коня, Изверг увидел над собой лицо Бусого.
— Послушай… — сказал ему мальчишка. — Шульгач — это же не твое имя. Оно мне не нравится. Можно, я буду звать тебя как-то иначе?
Бывший венн долго не отвечал… Ему вспоминался ласковый язык Прародителя и улыбка, вроде бы промелькнувшая в его глазах, почему-то серо-зеленых и казавшихся очень знакомыми. Неужели это был знак? Знак прощения и любви, который он даже не надеялся когда-нибудь получить?…
— Если хочешь, — выговорил он медленно, — зови меня Твердолюбом. Так меня нарекла когда-то родня. — Подумал и добавил: — Или Твердолобом… Так меня тоже называли когда- то…
Сколько лет он даже мысленно не произносил своего имени? И не слышал его? Диво — еще не совсем позабыл, как оно выговаривалось…
— Я, — сказал Бусый, — стану звать тебя Твердолюбом.
А про себя подумал: «Но и „Твердолоб“ тебе очень даже подходит…»
Имя в устах Бусого прозвучало вполне буднично, но в груди бывшего венна что-то лопнуло и разлилось горячей волной. Было нестерпимо больно… и в то же время легко и радостно. Он возвращался на родину. К соплеменникам. К себе самому…
Просто потому, что иначе быть не могло…
КРУГ
Обнаружив заваленного камнями Хизура, Мавут не сразу поверил своим глазам.
Калека Шульгач вдвоем с сопляком одолели Хизура, его Хизура! Его гордость и надежду, его самое острое копье, которое он не сменял бы на целое войско, обученное и снаряженное! Другого такого нет. И очень может быть, никогда уже не найдется. Разве Бусый, если должным образом его направлять, мог со временем стать равным Хизуру. Или Латгери… но что теперь о нем вспоминать. Этому уже не сделаться настоящим Латгером. Он — падаль, а падаль никому не нужна.
Не тратя времени даром, Мавут устремился по следу волокуши. Широкому, хорошо различимому следу… который, впрочем, вскорости оборвался.
Охотой на людей Мавут занимался всю свою жизнь. И что означала брошенная за ненадобностью окровавленная волокуша — разобрался без труда.
Вот когда его ярость едва не вышла из берегов.
Девчонка! Беглая жрица Кан!
Ну не сама же она, действительно, сообразила приехать сюда. Не-ет, ей подсказали, направили, нашептали в ушко. Кто? Ясно кто. Выживший из ума дед, вообразивший себя рукой и соратником Светлых Богов…
У Мавута даже руки задрожали, до того ясно он представил себе, как скручивает костлявую старческую шею… Сухую, тощую и бессильную… Ну ничего. Всему свое время. Дойдет черед и до старика…
О-о, будь проклят день, когда, наблюдая за Резоустом, вышедшим на лед забавляться кулачной потехой, он заметил выкормыша Белок и пожелал воспитать из него себе слугу, второго Хизура… Сколько усилий, и что взамен? Теперь у него ни Хизура, ни Латгери, ни Изверга-
