пилотом, открыл кабину, чтобы получше рассмотреть насекомое.
Его соперница была невысокого роста — около полутора метров. Телосложениея она было весьма худощавого. Судя по тому, что её обувь не оставляла глубоких следов на мягком мокром песке, вес у неё тоже был небольшой — не больше сорока килограммов. Огромные фасеточные глаза венчали не очень большую голову на тонкой шее. Маленький рот, зажатый между двух жвал, судорожно открывался и закрывался — в такт её частому дыханию. Хорошо видно было — бегать богомолам подолгу не приходится. А вот прыгать... Легковесная соперница человека без видимых усилий перепрыгивала трехметровые протоки, соединявшие искусственный водоем с морем.
Впрочем, прыгала она недолго. Через несколько минут её «заряд» иссяк. Она остановилась, упала на колени...
— Всё. Её время истекло! — прокомментировал происходящее седой. Можешь возвращаться на базу.
— А что будет с ней?
— Как что? Сам не понимаешь, что ли? Вон, их истребители уже взлетают...
В сердце человека шевельнулась жалость. Он вспомнил тела девушек, разрубленные на части пушечными очередями; ему стало не по себе.
— Меня они не тронут? — на всякий случай поинтересовался Сашка у седого.
— Тебя — точно нет! Ты что-то задумал?
— Я провожу её до площадки!
— Не стоит! Она проиграла и по их правилам она должна умереть!
— А вот это мы еще посмотрим!
— Не дури, Заречнев, тебе её не спасти!
— Пусть делает то, что хочет! — неожиданно подключилась к диалогу Дита. — Сегодня такой день, что возможно все, что угодно.
Сашка облегченно вздохнул, перевел самолет в «парящее» положение. Он вывернул голову назад, определяя, через какое время «альбатросы» будут здесь.
«Секунд через десять»! — решил он, направляя самолет в сторону лежащей на песке соперницы.
Он не стал зависать над девушкой-богомолом (она просто сгорела бы в потоке горячего «выхлопа»), а приземлился неподалеку — так, чтобы нос его истребителя нависал над пилотом, не давая прицельно выстрелить в лежащую.
Бывшая соперница с трудом встала, осмотрелась. Неожиданно она выхватила бластер и... запрыгнула на крыло Сашкиного истребителя.
У Заречнева похолодел низ живота, когда она протопала по крылу и навела свой крохотный лечемёт точно между глаз человека.
Сразу стало очень тихо — первый признак того, что сознание бывшего гладиатора «ушло» в «чупа-чупсовое» время. А Заречнев сидел и думал, как ему поступить в этой непростой ситуации.
«Дать ей выстрелить, а потом отобрать оружие? Незачем. Может повредить какой-нибудь нужный и важный прибор. Застрелить её саму? Тогда зачем нужна была вся эта канитель с сопровождением и «защитой»?
Многосуставчатый палец богомолки уже потянул спусковой крючок на себя, когда Сашка принял, наконец, какое-то решение. Он отклонил голову в сторону — на тот случай, если пилот все-таки успеет выстрелить в него, резко выбросил руку вперед, захватывая и вырывая оружие. Бластер выстрелить так и не успел.
Около истребителя послышался сильный рев, грохот — рядом садились соплеменники хрупкой агрессорши.
— Что мне делать? — даже по радио в голосе Сашки угадывалась легкая растерянность.
— Ты точно не хотел её убивать? — поинтересовалась Дита.
— Ну, конечно! — в голосе человека послышалось негодование.
— Передай ей свой шлем! — более нелепой команды Заречнев услышать не ожидал. Но спорить не стал, стянул черный шар со своей головы (богомолка в ужасе отпрянула от него), протянул его сопернице.
— Это — тебе! — сказал он, сопроводив слова соответствующими жестами. Девушка покрутила головой, все еще не понимая, что этот большой и круглый предмет адресован именно ей; разумеется, никого вокруг не обнаружила, наконец, осторожно взяла его в руки. В шлеме застрекотал какой-то звук, пилот услышала его, приложили к тому месту, где у богомолов, очевидно, находятся органы слуха.
У приземлившихся «альбатросов» поднялись кабины, из одной из них выпрыгнул пилот. Ростом он ненамного превосходил Сашкину соперницу, но габаритами — существенно отличался от неё — в большую сторону, разумеется. Он уверенно подошел к истребителю человека, не снимая шлема, вынул свой лучемет, спокойно прицелился в голову... девушке, все еще слушавшей что-то в Сашкином шлеме.
Раздалось шипение. По песку покатилась... рука богомола, все еще сжимавшая бластер.
Девушка вздрогнула, посмотрела на корчившегося от боли соплеменника, перевела взгляд на человека, в руке которого торчал лучемёт, отобранный у неё. Все поняла. Она дернула головой в сторону второго пилота, но тот сидел как мумия: в грудь ему смотрел ствол бластера. А как стреляет этот землянин, богомол только что видел.
Трудно сказать, что в этот момент было написано на лице пилота-богомола; да и вряд ли оно было у него — лицо. Но жить ему хотелось — это было видно по тому, как он замер под дулом землянина.
Соперница Заречнева подняла с песка бластер, с трудом отцепила от его рукояти кисть «друга». Она засунула его за пояс, еще раз оглянулась на землянина, вприпрыжку припустила в сторону своего космолета.
До «базы» она добралась минут через тридцать. И все это время оба пилота-богомола просидели в своих кабинах под дулом человека, не смея сделать ни одного лишнего движения.
Убедившись, что девушка достигла космолета, Александр показал богомола их бластер, громко известил их, что это — «трофей», захлопнул кабину. Он почти до середины выдвинул рычаг тяги нижних двигателей, одновременно включая верхний... Через три минуты он был уже у себя на базе.
— Ну, что? Можно тебя поздравить? — глаза седого горели огнем. — Поздравить с первым сбитым «альбатросом»! Так же, как и твоего друга! Молодцы! Все сделали, как положено!
— Вы хотели сказать — как учили? — не смог удержаться от «укола» Заречнев. Николай Платонович вспыхнул, попытался что-то сказать, но только махнул рукой. Он отвернулся, пошел в сторону космолета.
— Зря ты так! — заступился за седого Дягилев. — Он все делал правильно! Привыкайте к самостоятельности с первого же дня. В бою — сами видели — с вами никто нянькаться не будет. И «доброго папочки», который вовремя подскажет — тоже не будет. Ты еще сильно «зеленый», чтобы понять, какую услугу оказал вам Николай. Вы должны благодарить его, что он дал вам полную свободу, а не загнал «в стойло» непреложного следования инструкциям.
Вам просто повезло, что вас учил летать Николай Платонович, а не кто-то другой. Впрочем, вы это и сами скоро поймете.
— Я готов извиниться, если что...
