посылавший сигнал в наушник, вживленный у Рода за ухом.
— Можешь сделать погромче, Фесс. Я хочу, чтобы и ты послушал.
— …изменник Святой Матери Церкви, язычник и безбожник, занимается своим нечестивым ремеслом вопреки воле Господней и велениям Греймарийской Церкви. А посему мы объявляем еретика Рода Гэллоугласа, именующего себя Лордом Верховным Чародеем, и его жену Гвендолен изгнанными из лона Греймарийской Церкви, отлученными ото всех церковных служб и святых таинств, и не пребывающими более под защитой Церкви от дьявольских ухищрений. Ваш во Христе, Джон Уиддекомб, архиепископ Греймарийский.
Дочитав, священник дрожащими руками свернул послание. Крестьяне взволнованно загалдели.
— Мне придется сказать об этом Гвен, а? — только и сумел выдавить Род.
— Придется, Род. И именно тебе. Надеюсь, ты успеешь прежде, чем эту новость сообщит кто-то другой.
— Угу, — Род мрачно покосился на толпу. — Ужасно не хочется подводить ее в такую минуту, но кажется, за колбасой я уже не успею.
— Проклята! Обречена на вечные муки! В аду!
— Да нет же, милая, — взмолился Род, опустившись на колени рядом с женой. — Это просто слова, не больше.
— Слова архиепископа! Нет! Не прикасайся ко мне! — Гвен отвернулась, спрятав лицо в ладонях. — Отлучена! Лишена причастия! Милости Господней! О, сколько горестей приносил мне ты, Род Гэллоуглас, но такого!..
— Это не я принес, это…
— Но отлучили-то тебя! И меня вместе с тобой, потому что я — твоя жена! Каюсь, и я тоже согрешила против Церкви, помогая Их Величествам против архиепископа! О! Я грешница, мерзкая грешница!
— Да ты героиня! — взорвался Род. — Сколько раз ты была единственной защитницей несчастных бедняков, спасала их от хищных себялюбцев, не давала втоптать их в грязь!
— Если духовники так покарали меня, значит, я грешна!
— Но ты же не выступала против Церкви — ты просто шла вслед за мной!
— И стыжусь этого! Это моя душа, моя, и я сама должна была решить, на чьей я стороне — Божьей или твоей! Как я могла ослепнуть настолько, что не видела, как ты идешь прямиком в силки Сатаны!
— Это твой архиепископ идет прямиком к дьяволу! — взвыл Род. — Ты сама это знаешь! Ты видела, как он шаг за шагом уходил от Папы и прямо в объятия греха, против которого сам же и проповедует!
Побледнев, как простыня, Гвен замерла, пронзая мужа взглядом, не в силах вымолвить ни слова.
Род не знал, к чему идет дело — к слезам или к новому приступу ярости, но надо было что-то делать.
— Ты — самая праведная женщина, что я знаю! Ты добрая, терпеливая, заботливая, любящая! Ты ни разу, ни на мгновение не усомнилась ни в милости Божьей, ни во мне, своем муже! Никогда, ни разу, сколько я тебя знаю, ты не сделала ничего против воли Церкви!
— Я брала в руки оружие, — прошептала Гвен. — Я сражалась во гневе, я убивала!
— Защищая других людей, чтобы не убили их! Только когда из двух зол приходилось выбирать меньшее! Да, конечно, ты порой срываешься — но только святой не вышел бы из себя с нашими малютками! Да что там, ни один святой к ним и близко подойти не отважится!
Гвен молча смотрела на него, и это молчание тянулось так долго, что Род даже испугался. Но большего он сказать не отважился. Все, что он хотел сказать, было сказано, и одно лишнее слово могло навсегда оттолкнуть ее.
Плечи Гвендолен затряслись.
«Слезы? — панически подумал он. — Или смех?»
Уголки губ изогнулись, и она захихикала.
Род чуть не осел на пол.
Смешок перешел в смех, и Гвен свалилась в кресло, беспомощно корчась от хохота, зазвеневшего по всему дому. Род обнаружил, что он тоже смеется, вот только непонятно было, откуда у него на щеках слезы. Он доковылял до кресла и упал на колени рядом, протянув к ней руки. Она упала в его объятия, содрогаясь от хохота.
Наконец они успокоились, и Гвен, вытирая слезы, прошептала:
— Я дурочка, правда? Сама ведь видела, как этот самый архиепископ погряз во грехах, и все-таки вняла его словам!
— Он отлучил самого себя, — заметил Род, — когда отделился от Рима. Вся эта ересь началась с него.
— Это правда, — кивнула Гвен. — Рим объявит его еретиком, да?
— И Папа, и вся коллегия кардиналов, — успокоил жену Род. — Если ты еретичка по отношению к ереси, как это называется?
— Конечно, правоверная.
Веселье несколько погасло.
— Так мы все еще принадлежим к Римской Церкви, мой господин?
— Ну конечно, — не задумываясь, ответил Род. — Мы-то от нее не отрекались.
— А это была просто коварная уловка Сатаны, чтобы соблазнить меня и отпугнуть от истинной Церкви, — тут голос Гвен стал жестче. — И если бы не ты, мой господин, я бы попалась в его сеть.
— Ну-ну, я вовсе не заслуживаю…
— Ты всегда так говоришь, — перебила его Гвен. — Скромность — не последнее среди твоих достоинств. Как я могла посчитать тебя грешником?
— Эээ…
— Помолчи, — приказала она. — Раз уж ты стесняешься говорить о своих достоинствах, я перечту их. И все-таки, господин мой… — жена озадаченно посмотрела на него, — как же нам разобраться кто прав, кто виноват, когда две Церкви утверждают, что каждая из них — единственно истинная? И откуда нам знать, кто говорит правду — та, что объявила нас проклятыми или та, что нет?
— На самом-то деле решать Господу, а? — нежно ответил Род.
— Так-то так, но как узнать нам?
— Точно так же, как узнают духовники. Попробуй прислушаться к Нему. А на тот случай, если ничего не услышишь, прислушайся к своей совести. Положа руку на сердце, ты и в самом деле думаешь, что сделала что-то грешное?
Гвен задумалась. Род затаил дыхание.
— Ну, может быть, в юности, — прошептала она наконец. — Хотя я думаю, что наши дети с тех пор не раз предоставляли мне возможность загладить те грехи.
