готов поклясться на Библии, слышался отчетливый французский акцент.
– Это звонил безумный лунатик Смит? – осведомился Чиун, по-прежнему сидевший на коврике в позе лотоса.
– Кто еще может звонить в такое время?
– Отлично. Мне с ним надо поговорить.
– Если так, то почему же ты не снял трубку?
– Потому что это дело обслуживающего персонала, – сказал Чиун. – Ты отправил?
– Что именно?
– Мое послание Норману Лиру, Норману Лиру, – пояснил Чиун.
– Папочка, но я только что встал.
– На тебя нельзя ни в чем положиться! Тебе следовало уже давно отослать письмо. Тот, кто ждет, прождет целую вечность.
– «Кто рано ложится и рано встает здоровье, богатство и ум сбережет», как гласит пословица! Кстати где тут север?
Харолд Смит, директор КЮРЕ, сидел в бистро меж весело чирикающих, пестро одетых французов, словно сыч на приеме с коктейлями.
Когда Римо опустился на стул напротив Смита, то заметил, что тот был одет в серый костюм и черный жилет. И еще на нем был действовавший Римо на нервы дартмутский галстук. Шли годы, кто-то умирал, кто-то продолжал жить себе припеваючи, но Харолд Смит и его костюм не менялись.
Чиун занял позицию за соседним, таким же белым, столиком, который, к счастью, не был никем занят, и Чиуну не пришлось заниматься принудительной эвакуацией. Посетители косились на странное трио, а один молодой человек счел, что Чиун – звезда азиатской эстрады, прибывшая в Париж на рок-концерт.
Официанты, впрочем, уже видели трио раньше. Тот, что постарше, в костюме двадцатилетней давности, смахивал на продюсера. Худой, в черной тенниске походил на режиссера. Кореец сидел за столом с таким видом, словно ему принадлежал весь ресторан. Поэтому он скорее всего был актером, приглашенным на роль Чарли Чэна или Фу Манчу, а может, и кого-то другого. Короче, это приехала очередная идиотская американская съемочная группа.
– Привет, Смитти, – сказал Римо. – Что стряслось и почему нужно было непременно меня будить?
– Римо! – сказал Смит вместо приветствия. – Чиун!
– Сущая правда, – согласился Римо Есть и Чиун, и Римо.
– Привет, о великий Император, мудрый хранитель Конституции, над которым не властно время, – сказал Чиун, отвешивая глубокий поклон, несмотря на то, что его ноги были закинуты на стол. – О кладезь премудрости и благородства!
Смит обернулся к Римо и спросил:
– Чего он хочет от меня на этот раз? Когда он называет меня «великим Императором», это неспроста. Он всегда в таких случаях чего-то хочет.
– Скоро он сам заговорит, и все станет понятно, – отвечал Римо, пожимая плечами. – Ну, так в чем дело?
Смит говорил примерно двенадцать минут, в раздражающе уклончивой манере, которую он усвоил еще с шестидесятых годов, когда в моду вошли подслушивающие устройства. Римо смог понять, что речь идет о смерти двух израильтян, и, хотя убийства произошли в точках, отстоящих одна от другой на тысячи миль, между этими событиями имелась связь, и она указывала на нечто весьма серьезное.
– Ну и что? – спросил Римо.
– Сообщения из соответствующих регионов, – отвечал Смит, – указывают на человека, внешность которого весьма напоминает вашу.
– Ну и что? – повторил Римо.
– То, что эти люди были не просто убиты, но и к тому же изувечены, – сообщил Смит так, словно это объясняло все остальное.
Римо сморщился от отвращения.
– Идите к черту, Смитти, я так не работаю! Кроме того, я на службе и не люблю совместительства.
– Прошу прощения. Я просто хотел еще раз в этом удостовериться, – сказал Смит. – Мы установили, что обе жертвы имеют отношение к ядерной зоне.
– К чему, к чему?
Смит откашлялся и предпринял новую попытку.
– У нас есть основания полагать, что эти жертвы означают подготовку нападения на некоторые новшества в израильском военном арсенале.
Римо махнул рукой перед носом, словно отгоняя надоедливую муху.
– Виноват, не понял. Если можно, то же самое, только по-английски.
– Эти убийства могут быть связаны с появлением у Израиля мощного оружия, которое представляет серьезную угрозу прочим странам.
– Понял, – сказал Римо и прищелкнул пальцами. – Речь идет об атомном оружии. Он говорит про атомные бомбы, – сообщил он Чиуну.
– Ш-ш-ш, – зашипел Смит.
– Вот именно, ш-ш-ш! – громко отозвался Чиун. – Если великий Император желает говорить про атомные бомбы, я готов защищать его право делать это. Не стесняйтесь, о великий, и говорите об атомных бомбах, ничего не страшась.
Смит посмотрел ввысь, словно ожидал увидеть вестника от Всевышнего.
– Минуточку, – сказал Римо. – Была убита и женщина?
– Она была ни при чем, – сказал Смит. – Возможно, просто ей не повезло и она оказалась там по чистой случайности.
– О'кей, – сказал Римо. – Куда же мы направимся из Парижа?
– В Израиль, – сказал Смит. – Это может быть увертюра к третьей мировой войне, Римо. Оба погибших имели отношение к израильскому атомному оружию. Когда начинается разгул терроризма, трудно предугадать последствия. Кто знает, что может стрястись. Вдруг заварится такая каша, что не станет вообще Ближнего Востока. А то и всей планеты.
Смит говорил спокойно, словно диктовал рецепт салата с курицей. У Римо сделался серьезный вид. А Чиун, напротив, выказывал все признаки удовольствия.
– В Израиль? – прочирикал он. – Отлично. Мастера Синанджу не бывали в Израиле со времен Ирода Чудесного.
– Ирода Чудесного? – переспросил Римо, не без удивления глядя на Чиуна.
Тот спокойно выдержал взгляд и сказал:
– Ну да, Чудесного. Его поливают грязью, хотя он всегда платил вовремя. И неукоснительно держал свое слово, чего никак нельзя сказать о некоторых других императорах, которые обещают одно, а присылают другое.
Смит встал. Похоже, ему стоило немалых усилий сделать вид, что он не понял прозрачных намеков Чиуна.
– Выясните, что там происходит, и положите этому конец, – приказал он Римо. А Чиуну лишь сказал: – Всего хорошего, Мастер Синанджу.
Когда он повернулся, чтобы уходить, Чиун заметил:
– Ваши последние слова порадовали мне душу, Император Смит! Настолько порадовали, что я не буду больше докучать вам горестями, что не дают покоя вашему покорному слуге.
