и Римо вынужден был спросить:
– Папочка, тебе помочь?
– Все в порядке, не утруждай себя. Я только избавлюсь от этой падали и сейчас же вернусь.
– Ничего не понимаю, – удивился Римо. – Он никогда в жизни не занимался с трупами сам.
– Похоже, их бывало много, – предположил Феррис ДОрр.
– Иногда чуть не по пояс.
Выйдя на улицу позади Лафайетт-билдинг, Мастер Синанджу выбросил трупы в мусорный бак, а поскольку бак был полон, Чиун ворошил мусор до тех пор, пока тела братьев Барлоу не оказались на самом дне.
Чиун не знал, кто эти люди, да и не хотел знать. Может, они были сами по себе, может, работали на кого-то, – Смит разберется. Если Смит решит, что они и есть главные зачинщики, то отзовет Чиуна в “Фолкрофт” и признает его миссию оконченной.
Мастер Синанджу не хотел, чтобы его отзывали в “Фолкрофт”, потому что там Римо мог убедить Смита расторгнуть контракт. Мастер Синанджу совсем этого не хотел.
Глава восемнадцатая
Они приветствовали Конрада Блутштурца жестом из прошлого – выбросив вперед правую руку.
Все собравшиеся в актовом зале Крепости чистоты вскочили на ноги, четко отсалютовав резким нацистским жестом и скорее напоминая роботов, нежели обычных людей.
– Sieg Heil! – в один голос крикнули все, когда инвалидное кресло фюрера Лиги белых арийцев Америки и Алабамы появилось в проходе под свисающими знаменами со свастикой.
По специальным сходням инвалидное кресло тяжело заползло на сцену, напоминая огромную заводную игрушку. Эти сходни Конрад Блутштурц установил утром, а к вечеру все ступеньки в Крепости чистоты будут заменены аналогичными устройствами.
На сцене, лицом к собравшимся, стояла Илза с микрофоном. Конрад Блутштурц, одетый в черную рубашку военного образца, присоединился к ней. За спиной У них висел огромный фашистский флаг.
Фюрер ответил на приветствие и медленно поднес к губам микрофон, наслаждаясь рукоплесканиями, как путник в пустыне водой. В этот момент он понял, что испытывал Гитлер. На мгновение он ощутил трепет, который, должно быть, познал истинный фюрер. Но когда он вгляделся в лица собравшихся, этих сыновей и дочерей Алабамы, Южной Дакоты, Огайо и Иллинойса, из его груди вырвался стон отвращения.
Гитлер говорил с народом, который был един. Здесь же собрался сброд, а это вовсе не одно и то же. Он подождал, пока шум голосов стихнет. По его знаку Илза опустилась на колени, чтобы никто в зале не возвышался над Конрадом Блутштурцем.
– Близится война, – сообщил он собравшимся, и микрофон разнес его сухой голос по всему залу. – Расовая война. Вы это знаете, и я знаю. И наш возлюбленный основатель Бойс Барлоу тоже это знал. Вот почему он основал Лигу белых арийцев. Вот почему он построил Крепость чистоты. Вот почему нам пришлось обнести территорию крепости колючей проволокой и пропустить по ней ток – потому что остальная Америка, Америка полукровок, отказалась признать наше пророчество! Зал разразился аплодисментами.
– Власть в Америке захватили евреи – это всем известно. Они контролируют средства массовой информации, Уолл-Стрит и крупнейшие корпорации. Если их влияние будет расти, они будут чувствовать себя в Америке столь же вольготно, как в Израиле! И если это произойдет, мы, белые, истинные американские патриоты, окажемся не у дел, как палестинцы в этой ближневосточной стране. Америка станет вторым Израилем – оккупированной территорией! – выкрикнул Конрад Блутштурц и закашлялся от усилия.
Илза протянула ему стакан воды, и он сделал глоток.
– Но этот день, возможно, и не наступит! – продолжал он.
Снова овация.
– Возможно, он не наступит, потому что до этого времени низшая черная раса поставит наш гордый народ на колени. Возьмем хотя бы крупнейшие города США. Когда-то они были белыми и достойными, а теперь стали черными, грязными. Много людей прибыло на эти берега: немцы, англичане, французы. Пусть даже поляки. И все они отдавали свои силы Америке, а негры только берут. Они крадут то, что принадлежит нам, отказываясь работать. Они проедают наши налоги, которые идут на их громыхающие приемники, бесчисленных детей, мерзкие наркотики. Конечно, евреи плохи, но негры – они, как сорняки, которые каждый день вырастают вдоль забора. Негры душат нашу страну, как сорняки.
– Долой негров! – взревел зал, и Конрад Блутштурц не стал их останавливать, а лишь оскалился улыбкой скелета.
– Продолжайте, – шепнула Илза. – Вы уже хорошенько их завели!
– Но негры разобщены, – сказал Конрад Блутштурц дрожащим от напряжения голосом. – А евреи терпеливы. Но у нас есть еще один враг – азиаты. Это более непосредственная угроза. – По залу пронесся гул, послышались выкрики: “Косоглазые! Желтые обезьяны!” – Азиаты сконцентрировали в себе наиболее отвратительные пороки негров и евреев. Они становятся многочисленными, как и негры, но в то же время они столь же изобретательны и жадны, как евреи. Мы с вами являемся свидетелями того, как они все прибывают и прибывают в нашу страну. Их много даже здесь, в Хантсвилле. Неважно, кто они: китайцы, японцы или вьетнамцы, – все они на одно лицо. И все одинаковы – мы-то с вами хорошо это знаем. – При этих словах Конрада Блутштурца зал заревел так же, как пятьдесят лет назад ревел, слушая речи Адольфа Гитлера, – ведь речи были те же, да и толпа всегда остается толпой. – И как могло получиться, – выкрикнул Конрад Блутштурц, – что мы победили японцев, а они теперь демонстрируют экономическое превосходство?!
– Они обхитрили нас! – завопила толпа.
– Теперь вьетнамцы прогнали американцев со своей земли, а сами кинулись к нам, чтобы отнять рабочие места, которые еще не успела заграбастать японская мафия, и скупить дома, которые истинные американцы просто не могут себе позволить! Эти люди настолько бесчестны, что работают сразу на двух или на трех работах, и получается, что на каждого работающего вьетнамца приходится три безработных американца! – Толпа завизжала от гнева, возмущаясь вероломством эгоистичных вьетнамских иммигрантов. – Но азиаты – это еще не самое плохое. Нет, – произнес Конрад Блутштурц, понижая голос, чтобы собравшимся пришлось напрячь слух. – Самые страшные – это последние, о ком я хочу рассказать. Они не отличаются от нас ни цветом кожи, ни обычаями, ибо они суть хамелеоны – ядовитые хамелеоны.
– Никогда не думала, что хамелеоны ядовиты, – прошептала Илза.
– Ядовитые хамелеоны, – повторил Конрад Блутштурц, не обращая на нее внимания, – поскольку могут являться в любом обличье. Они влились в наше общество незаметно, не вызвав у окружающих никаких сомнений. И распознать их можно только по именам, а имя им – Смит, – прошипел Конрад Блутштурц.
Собравшиеся так завопили, что содрогнулись стены.
– Вы знаете, что я лично проводил изучение той угрозы, какую представляет Смит. Я собственноручно собрал свидетельства этого. Смиты столь же многочисленны, как негры, более многочисленны, чем азиаты, и гораздо более изощренны, чем евреи. Я дал бой некоторым из них, обрушив истинно арийскую месть на их, казалось бы, белые головы!
– Арийская месть! – заорали члены Лиги белых арийцев Америки и Алабамы.
– Если случится расовая война, то начнется она не с евреев, не с негров, не с азиатов – она начнется со Смитов. Я всегда это говорил!
