властно проговорил Лев Исаакович.
– Вы думаете, что-нибудь получится? - с сомнением проговорил Макс, вспомнив, что не далее как вчера Гольдштейн не смог увидеть, что их ждет.
– Прошлое увидеть легче, ведь оно уже произошло, - туманно пояснил Гольдштейн, - К тому же, я ночью хорошо отдохнул.
Он прикрыл глаза и прикоснулся к руке Эльхана. Некоторое время он как будто прислушивался к чему-то, потом медленно заговорил:
– Ты выходишь ночью из своего дома. Седлаешь коня. Скачешь в квартал ремесленников. Влезаешь в окно. На кровати спит девушка. Ты хватаешь ее. Она кричит. Ты связываешь ее веревкой. Вылезаешь в окно. Взваливаешь девушку на коня. Вскакиваешь сам.
– Нэ правда! - взвизгнул Эльхан, - Нэт!
– Где ты их держишь? - подскочила Виктория.
Открыв глаза, Гольдштейн задумчиво посмотрел на юношу и сказал:
– А ведь действительно неправда. Ты не дал мне договорить, Эльхан.
Лев Исаакович поднял руки над головой чаваха и принялся проделывать плавные пассы, время от времени как будто стряхивая что-то невидимое с кончиков пальцев. Наконец, медленно проговорил:
– Он ничего не помнит. Кто-то хорошо поработал с его памятью.
– Что это значит? Его что, зазомбировали? - уточнил Макс.
– Что-то вроде. Может, это порча, или действие дурманящей травы. В любом случае, все, что он сделал, совершалось им в беспамятстве, под воздействием чужой воли.
Эльхан отполз в угол темницы и жутко завыл. Этот звук, протяжный и безнадежный, полный безысходной звериной тоски, заставил Макса болезненно передернуться. В этот момент дверь камеры снова со скрипом открылась, пропуская внутрь богато одетого, высокого дородного господина лет пятидесяти, в сопровождении уже знакомого Максу начальника городской стражи. По тому, как почтительно старый вояка обращался к вошедшему, стало понятно, что это, несомненно, очень знатный и влиятельный человек.
– Вот он, Антон Матвеевич, - начальник стражи сделал знак двум тюремщикам, маячившим сзади, те подхватили сжавшегося в комок Эльхана и под руки подвели его ближе к сановному посетителю.
Антон Матвеевич внимательно всмотрелся в лицо парня, и сморщился, будто от зубной боли.
– Объявить народу о том, что похититель схвачен, - брезгливо процедил он, - Подготовить помост для публичного повешения.
Он перевел взгляд, в котором все еще читалось отвращение, на остальных арестованных, и его лицо постепенно разгладилось, а глаза расширились от удивления.
– Что это за прелестное дитя? - спросил Антон Матвеевич, указывая на Аню, скромно стоявшую рядом с Максом.
– Арестованы как подозрительные, господин Городской голова, - бодро отрапортовал начальник стражи, - При них не оказалось подорожной.
– Позвольте объяснить, - выступил вперед Гольдштейн, - Мы - путешественники, едем из Торгового города…
Вдруг лицо Городского головы приобрело совсем уж изумленное выражение. Не слушая объяснений, он неотрывно смотрел на теплое свечение, излучаемое Янтарем на пальце Льва Исааковича. Затем Антон Матвеевич внимательно оглядел Макса, остановив взгляд на его перстне, окинул взглядом девушек, и тоном, не терпящим возражений, приказал:
– Немедленно доставить в мой дом! Сопроводить со всем возможным почтением! - и, уже обращаясь к Гольдштейну, мягко продолжил:
– Прошу принять мои извинения. Видите ли, стремясь прекратить бунт, мои подчиненные совершили непростительную ошибку. Я сделаю все возможное, чтобы постараться сгладить те неприятные впечатления, которые вы получили от пребывания в нашем городе. А сейчас еще раз покорнейше прошу меня простить: вынужден откланяться, встретимся за ужином.
Произнеся этот витиеватый спич, Антон Матвеевич резко развернулся и стремительно вышел, бросив на начальника охраны уничтожающий взгляд. Тот принялся выполнять приказ начальства, причем делал это с таким рвением, что уже через полчаса Макс и его спутники, верхом на своих конях, в сопровождении вооруженной охраны, прибыли к дому городского головы.
Резные ворота медленно отворились, и всадники въехали на широкий двор, пестрящий вычурными клумбами и окруженный фигурно подстриженными кустами, изображающими различных животных. Тут же подскочивший конюх и увел лошадей на конюшню, заверив, что: 'Все будет в лучшем виде, не извольте беспокоиться!', а сами гости вслед за вежливым вышколенным лакеем проследовали в изукрашенный завитушками и сияющий яркими огнями дом.
Внутри дома все было так же пышно и роскошно, как и снаружи. Вслед за широкой прихожей открылся большой зал, очевидно, рассчитанный на большое количество гостей. Под потолком, щедро украшенным лепниной в виде резвящихся толстозадых амурчиков, горело множество свеч огромной хрустальной люстры, отражаясь в начищенном до блеска скользком паркете. Вдоль стен, обитых шелком, стояли многочисленные бархатные диванчики, тахты, банкетки, козетки - в общем, Макс не знал точно, как называется все это мебельное великолепие.
– Добро пожаловать, господа! - раздался тихий вкрадчивый голос.
На широкой, покрытой красной ковровой дорожкой и обрамленной резными отполированными до сияния перилами лестнице, ведущей на второй этаж, стоял широкоплечий, среднего роста молодой человек, одетый скромно и неброско. Его темные волосы были причесаны тщательно, волосок к волоску, карие блестящие глаза взирали на вошедших доброжелательно и спокойно.
– Позвольте отрекомендоваться: помощник городского головы, Александр Александрович Волков, - представился он.
После процедуры знакомства, превращенной Волковым в сложную светскую церемонию, всем было предложено занять отведенные им комнаты и привести себя в порядок перед ужином. Волков, выражая сочувствие и рассыпаясь в извинениях по поводу их ошибочного заключения под стражу, сообщил, что городской голова будет ждать гостей к ужину через час.
Макс вошел в приготовленную для него просторную комнату, и первое, что он увидел - большое фарфоровое корыто с теплой водой, стоящее посередине. На краю его стояли бутылочки, наполненные чем-то благоухающим, очевидно, здешними средствами для мытья. К корыту прилагалась хорошенькая разбитная служанка, которая весьма навязчиво предлагала свою помощь. С трудом выпроводив девушку, Макс вытряхнул Роки из мешка на пушистый ковер, а сам полез мыться.
Освежившись и одевшись в непривычно роскошную одежду, разложенную на кровати, Макс в сопровождении пса спустился вниз, в уже знакомый ему роскошный зал.
– В столовую пожалуйте, - подобострастно поклонился подбежавший лакей.
В светлой уютной комнате за богато накрытым столом он увидел своих друзей. Он отметил, что все они, как и он, переоделись в пышные наряды. Особенно очаровательно выглядели девушки, на которых были странного фасона шелковые платья. Милана украсила себя сапфирами, которые когда-то подарил ей шейх Али-Махмуд. Во главе стола важно восседал Городской голова, по правую руку которого сидел уже знакомый молодой человек, а по левую - красивая молодая черноволосая женщина в скромном платье из серого бархата, подчеркивающем сияющую белизну ее нежной кожи. Макс опустился на свободное место. Антон Матвеевич поднял серебряный бокал и произнес:
– Я бесконечно счастлив, господа, приветствовать вас в своем доме. Мне, как всякому образованному человеку, известно о пророчестве и людях, призванных его осуществить. Вы можете рассчитывать на любую мою помощь.
– Если вы хотите помочь нам, освободите Эльхана! - вдруг горячо
