просторами, является даль - этот пейзажный мотив тоже стал многозначительным у Чехова. С ним связана мысль о необходимом для человека постоянном стремлении вперед, к большой цели в жизни. С ним ассоциировалась и патриотическая дума писателя о светлом будущем родины. Совершенно не случайно, что Чехов требовал от постановщиков 'Вишневого сада' в пейзажном оформлении второго акта, где Трофимов выступает с патриотическим монологом о России, значительной дали.
Многозначительным у Чехова является и мстив полета. Этот мотив, как и простор, тоже часто встречается в письмах и произведениях Чехова. Примечательно, что в ноябре 1888 г., работая над 'Степью', снова переживая волнительные степные впечатления, вспоминая 'приятелей' - степных птиц - Чехов в одном письме образно говорит о своих творческих исканиях и сомнениях: 'Мой мозг машет крыльями, а куда лететь - не знаю'.
Вспомним то лирическое место в 'Степи', где Чехов восторженно говорит о желании лететь вместе с птицей над просторами степи.
Мотив полета звучит и в других, позднейших произведениях Чехова. В пьесе 'Дядя Ваня' Елена Андреевна, тяготясь окружающей ее серой жизнью, мечтает вслух: 'Улететь бы вольной птицей от всех вас, от ваших сонных физиономий, от разговоров, забыть, что все вы существуете на свете'.
В 'Моей жизни' Чехов выражает близкую ему, как
писателю, мысль: 'Искусство дает крылья и уносит далеко, далеко!' А Нина Заречная, которой искусство дало> крылья, названа 'Чайкой'.
В 'Человеке в футляре' Чехов подчеркивает важную мысль: свобода дает душе крылья. Литератору Гославскому Чехов советует так творчески работать, чтобы 'развернуться, возмужать, чтобы на свободе расправить крылья'. (Т. 18, стр. 148.)
Инертная жизнь в провинции, по мысли Чехова, отсасывает крылья у 'нервных' людей. Серая, обывательская жизнь характеризуется писателем, как 'бескрылая жизнь'. Как далек был от истины дореволюционный критик Неведомский, когда о' характеризовал творчество Чехова словами 'Без крыльев'.
Везде у Чехова мотив полета ассоциируется с мыслью о необходимости 'крылатой' жизни человека с большим размахом - крылья должны поднимать человека над мещанскими буднями и обывательскими интересами, уносить его в просторы большой, полноценной, свободной жизни.
Думается, что этот мотив крылатой, большой человеческой жизни генетически связан с наблюдениями Чехова за красивыми и мощными полетами степных птиц.
Насыщен большим идейным содержанием и чеховский мотив дороги.
В 'Степи' красочно описывается широкая степная дорога и путешествие по этой дороге. В 'Счастье' разговор степных людей происходит у большой дороги. В рассказах 'Казак', 'Красавицы' говорится о поездках по степным дорогам. Дорога составляет неотъемлемую часть содержания не только 'степных' произведений Чехова, - она часто встречается и в других.
Характерно для Чехова 'дорожное' заглавие отдельных произведений - 'На большой дороге', 'На пути', 'Перекати-поле' и др.
Многие герои Чехова - типичные 'перекати-поле', скитальцы, они находятся постоянно в пути, они путешествуют по большим и малым дорогам родины в поисках хорошей жизни, счастья. Об этих русских людях-скитальцах хорошо сказал сам Чехов в рассказе 'Перекати-поле': 'Если суметь представить себе всю русскую землю, какое множество таких же перекати-поле, ища, где лучше, шагало теперь по большим и проселочным дорогам или, в ожидании рассвета, дремало в постоялых дворах, корчмах, гостиницах, на траве под небом...'
Дорога характерна не только для творческой жизни Чехова, но и для его личной биографии. Еще критик Ф. Д. Батюшков в связи с рассказом Чехова 'На пути' удачно заметил, что сам Чехов 'на пути' к чему-то большому, важному, значительному, в попытке охватить не возможно широко русскую действительность и предугадать, что кроется за завесой будущего.
Многие биографы Чехова говорили о его поездке на остров Сахалин как о большом гражданском и писательском подвиге.
Творческое внимание молодого Чехова привлекла широкая степная дорога - 'шлях'. В описании этой дороги автор 'Степи' вложил глубокий идейный смысл. Степная дорога, как и вся степь, поражает прежде всего необычайным простором. Этот простор наводит на 'сказочные' мысли - по такой дороге должны шагать только люди-богатыри. 'И как бы эти фигуры были к лицу степи и дороге, если бы они существовали!' - заканчивает описание дороги Чехов. В широкой, могучей степи должны жить люди- богатыри, а в ней часто суетятся различные дельцы, стяжатели, хищники - Варламовы. Они потеряли человеческий облик, им непонятен смысл подлинно человеческой жизни на земле.
Характерная деталь упоминается в 'Степи': Варламов, 'не настоящий человек', 'кружится' все время по степи в поисках наживы - о' вне прямой, большой дороги, ведущей к настоящей жизни. А народ- богатырь выйдет в конце концов по этой большой дороге на широкие просторы счастливой жизни.
Так широкий степной шлях приобрел у Чехова символическое обозначение пути к большому, настоящему счастью, послужил творческим материалом для разработки темы скитальчества, поисков русским человеком счастья.
Интересно сопоставление Гиляровским чеховской степи с гоголевской: 'Не та буйная, казацкая, гоголевская степь с ее налетами запорожцев, а тихая, спокойная степь времени его детства и юности' (Вл. Гиляровский. Москва и москвичи. 1955, стр. 465.)
Гиляровский рассказывает о том, какое сильное впечатление произвела на него 'Степь' Чехова и как он высказал
Антону Павловичу свой восторг: 'Прелесть! Ведь, это же настоящая, настоящая степь! Прямо дышишь степью, когда читаешь... Тихо все, читаешь, будто сам з телеге едешь, тихо-тихо едешь...' (Вл. Гиляровский, стр. 472.)
Передавая содержание разговора с Антоном Павловичем о 'Степи', Гиляровский приводит высказывание Чехова с будущем степи, когда, по словам писателя, спять будут 'ватаги буйные', 'и Гонты, и Гордиенки, и Стеньки Разины...'
Когда читаешь это место воспоминаний Гиляровского, то приходят 'а ум те страницы 'Степи', где Чехов говорит о широкой степной дороге, по которой должны шагать сказочные богатыри, и где автор с большой симпатией описывает буйного Дымова, у которого сила по жилушкам переливает. И тогда воспоминание Гиляровского об этом многозначительном разговоре с Чеховым воспринимается как ценный комментарий к этим местам 'Степи'. Тем более, что Чехов в 'Степи', как и в 'Счастье', ставит вопрос о народном счастье, о том 'талисмане', который должен найти народ, чтобы добыть 'клад' - свое счастье.
И все же, хотя в передаче Гиляровским многозначительных слов Антона Павловича ощущается революционный подтекст, нельзя видеть в этом высказывании Чехова мысли о близкой народной революции. Известно, что Чехов в письме к А. Плещееву (от 9 февраля 1888 г.), комментируя образ Дымова, говорил, что такие натуры созданы 'прямехонько для резолюции', но 'революции в России никогда не будет...' Чехов не знал путей борьбы народа за счастье. В словах Чехова о буйных ватагах и Стеньках Разиных дается лишь образное выражение мысли писателя о свободолюбии и богатырских силах, кипящих в русском народе, и веры писателя в светлое будущее народа.
В последнем рассказе Чехова 'Невеста' есть одно примечательное место: уехавшая из родного дома Надя смотрит в окна вагона, и 'радость вдруг перехватила ей дыхание: ода вспомнила, что она едет на волю, едет учиться, а это все равно, что когда-то очень давно называлось уходить в казачество'.
Это место перекликается с высказыванием Чехова о казацкой вольнице в связи с разговором о 'Степи', который передает Вл. Гиляровский. Значит, Чехов, думая о степных просторах, ассоциировал их и с казацкой вольницей, с тем свободолюбием и широким размахом натуры, каких не видел Чехов у своих современников-собственников, обывателей, мещан.
* * *
Кроме философских мотивов, выраженных во втором, ассоциативном плане картин степной природы, в степном эпосе Чехова есть и прямо высказанные философские рефлексии автора.
Приведем два примера из текста 'степных' произведений, чтобы показать, как звучат пейзажные мотивы в философской тональности.
'Сторожевые могильные курганы, которые там и сям высились над горизонтом и безграничной
