где виднелись курганы, вырастала на мгновение серая каменная баба.
Широкая степная дорога своим простором возбуждала в Егорушке недоумение и наводила его на сказочные мысли. По сторонам дороги мелькали полосы пшеницы, бурьян, молочай, дикая конопля. Егорушка наблюдал, как от налетевшего ветра по степи, вдоль и поперек, спотыкаясь и прыгая, побежали перекати-поле. Егорушка видел, как у самой дороги вспорхнул стрепет, а из травы вылетел коростель. Стадо куропаток, испуганное бричкой, вспорхнуло и со своим мягким 'тррр' полетело к холмам. Грачи, состарившиеся в степи, спокойно носились над травой или равнодушно долбили своими толстыми клювами черствую землю. Летал коршун, солидно взмахивающий крыльями.
Встречались на пути небольшие балочки с ручьями, вытекающими из скалистых холмов, с густой, пышной осокой, зеленеющей по течению ручья, с бекасами, часто вылетающими из осоки. Видел Егорушка и балочки с кустарниками, где ютятся совы и 'сплюки', и лесные балочки, где поют соловьи. А около деревень - тихие, скромные речки с голубой водой, один берег их порос камышом, а на другом стояли вербы.
Егорушка заметил, что в знойный полдень наступала в степи тишина, и даже отдельные звуки не нарушали тишины и не будили застывшего воздуха, а, напротив, вгоняли природу в дремоту. Егорушка слышал в степи, как плакали чибисы, как кузнечики, сверчки, скрипачи и медведки тянули в траве свою скрипучую монотонную музыку. Особенно слышна была эта степная музыка после захода солнца: из травы доносился непрерывный гул, треск, подсвистывание, царапанье - то выступали степные басы, тенора, дисканты.
Поражает во всех этих степных картинах наблюдательность Чехова. На каждой странице 'Степи' можно обнаружить меткие образы, передающие точные приметы степной природы в поэтически ярком стиле. Чехов заметил, например, что в июльские вечера и ночи уже не кричат перепела и коростели, не поют в балетках соловьи, не пахнет цветами. Тонкая восприимчивость писателя сказалась в таком его ощущении: небо в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным.
Чуткий к красоте, Чехов в своей повести подчеркивает красоту степи и в целом и в отдельных ее явлениях. 'Торжество красоты' чувствуется 'во всем, что видишь и слышишь'. Небо в степи 'страшно красиво и ласково, глядит томно и манит к себе'. Одинокий тополь в степи - 'красавец'. Камышовые цветы 'красивыми кистями наклонились к воде'. Да можно ли перечислить все красивое, что обнаружил Чехов в степи? Красоту писатель заметил не только в степном пейзаже, но и в людях, связанных со степью, - в Дымове, который казался красивым и необыкновенно сильным, в Драницкой - молодой, очень красивой женщине, в Егорушке, непосредственно переживающем красоту природы.
Картинность в описаниях природы в 'Степи' особенно разительна, причем для создания этой картинности Чехов чаще и выразительнее пользуется приемом олицетворения явлений природы. Стоит сравнить описание летнего утра в 'Степи' с аналогичным описанием в 'Счастье', чтобы убедиться в усилении выразительности приема олицетворения.
Кстати, в степном пейзаже очень пленяла Чехова картина наступления утра; в различном объеме, с различными художественными вариациями утренний пейзаж рисуется и в рассказах 'Двадцать девятое июня', 'Казак', 'Счастье', в которых изображение степи дается через поэтическую, картину пробуждения природы.
Но, конечно, не менее выразительными являются у Чехова и художественно-реалистические описания вечера и ночи в степи. Чехов, показывая степь, не прошел и мимо наиболее 'скучного' периода в степных сутках - знойного полдня, когда в степи становится душно и уныло, когда равнина и холмы кажутся оцепеневшими от тоски... А в 'Красавицах' картина знойного и томительно-скучного полдня дополняется описанием страшного ветра-суховея: 'От жара и сухого, горячего ветра, гнавшего нам навстречу облака пыли, слипались глаза, сохло во рту'.
Любимой, красивой деталью степного пейзажа у Чехова является коршун, плавно летающий над широкими просторами степи. Когда в апреле 1887 г. писатель подъезжал к родному краю, он особо отметил в открывшейся ему из окна вагона панораме степи: 'Вижу старых приятелей - коршунов, летающих над степью'. Наряду с коршунами, Чехов часто показывает и других степных птиц - грачей, Антон Павлович подметил особенность: коршуны и грач 'летают в одиночку. На это он часто указывает в произведениях: 'Уже не один, а три коршуна, в отдалении друг от друга, носились над степью' ('Казак'). 'Проснувшиеся грачи, молча и в одиночку, летали над землей' ('Счастье'), 'Птицы в одиночку, низко носятся над равниной, и мерные движения их крыльев нагоняют дремоту' ('В родном углу').
Чехов, видимо, очень любил тополь. Об 'удивительных' тополях в полтавском имении Смагиных говорит Чехов в одном письме 1888 г., а в другом, описывая сибирский пейзаж, отмечает: 'Тополей нет' (1890). В 'Драме на охоте' упоминаются тополи у подножия Каменной Могилы.
Свой любимый тополь Чехов включил в пейзаж 'Степи', описав его в особенно эмоциональной, лирико-философской тональности: 'А вот на холме показывается одинокий тополь; кто его посадил и зачем он здесь - бог его знает. От его стройной фигуры и зеленой одежды трудно оторвать глаза. Счастлив ли этот красавец? Летом зной зимой стужа и метели, осенью страшные ночи, когда видишь только тьму и не слышишь ничего, кроме беспутного, сердито воющего ветра, а главное - всю жизнь один, один, один...'
А тополь в зимнюю пору тоже в степном пейзаже и тоже в связи с мотивом одиночества Чехов рисует в рассказе 'Шампанское': 'На дворе во всей своей холодной нелюдимой красе стояла тихая морозная ночь... Тополь, высокий, покрытый инеем, показался в синеватой мгле, как великан, одетый в саван. Он поглядел на меня сурово и уныло, точно, подобно мне, понимал свое одиночество. Я долго глядел на него'.
Интересный штрих: в 'Шампанском' степь показана в новом 'ракурсе' - в восприятии уроженца севера, заброшенного волею судеб в глухой степной уголок. Северянин не увидел красоты в степи: 'Летом она со своим торжественным покоем... наводила на меня унылую грусть, а зимой безукоризненная белизна степи, ее холодная даль, длинные ночи и волчий вой давили меня кошмаром'.
* * *
Белинский говорил: 'Где жизнь, там и поэзия'.
Чехов по натуре своей был истинным поэтом, ибо, пользуясь словами Белинского, умел видеть действительность с ее поэтической стороны. Вот почему Чехов сумел открыть такие 'залежи красоты' в степном пейзаже, какие до него никто в русской литературе не показывал.
Интересное сопоставление Чехова с Гончаровым дает Т. Л. Щепкина-Куперник в своих воспоминаниях о Чехове: 'Гончаров в 'широкой и голой степи' видел воплощение скуки. А вот Чехов написал 'Степь', рассказ почти без содержания, без завязки и развязки, но как много увидел он в этой степи, какое богатство красок, наблюдений, впечатлений!' (Т. Л. Щепкина-Куперник. О Чехове. Сб. 'Чехов в воспоминаниях современников'. 1954, стр. 331.)
Вспоминаются и слова Горького: 'Чехов 'Степь' свою точно цветным бисером вышил'. (М. Горький. Собр. соч. Т. 24. 1953, стр. 265.)
Краски, звуки, аромат степной природы передаются писателем с изумительной поэтической силой, с поразительным проникновением в тайны степи, в особенности степного пейзажа. Чехов в своем лирическом монологе в 'Степи' говорит о 'торжестве красоты', которое 'чудится' во всем,, что он увидел и услышал в степи.
Чехов как поэт степи очень напоминает его героя Васю, который видел в степи то, чего не видели другие люди.
Мехов рассказывает, что зрение у Васи было поразительно острое: он видел так хорошо, что бурая пустынная степь была для него всегда полна жизни и содержания: 'Благодаря такой остроте зрения, кроме мира, который видели все, у Васи был еще другой мир, свой собственный, никому не доступный и, вероятно, очень хороший, потому что, когда он глядел и восхищался, трудно было не завидовать ему'.
Что-то есть в этом образе Васи глубоко личное, созвучное натуре Чехова.
Крупнейший мастер пейзажной живописи, Левитан так высоко оценил чеховский степной пейзаж потому, что в этом пейзаже художник увидел близкую ему эстетическую позицию. Левитан в своем творчестве следовал принятому им принципу: нужно брать самое простое, самое обычное и в нем находить красоту.
Левитановский принцип восходит к эстетике и творческой практике Пушкина. И Чехов как пейзажист
